О геноме культуры

Л. Э. Ванд
Сокращенный текст выступления на семинаре «История мировой культуры» при РАН (рук. Э. В. Сайко).

По всей вероятности, генетическую основу культуры составляют вполне определенные, но с трудом поддающиеся словесным определениям, интуиции, можно даже сказать, протоинтуиции. Мы выделяем две из них: одну обозначим как интуицию самости, другую — как интуицию приобщения.

Что такое интуиция самости? Во-первых, она весьма далека от таких социологических и психологических понятий, как личность, индивидуальность, идентичность. В этих понятиях акцентируется отличие данного человека от других людей или, наоборот, общее с другими людьми. Интуиция самости это совсем иное, а именно это откровение непосредственной, безотносительной к чему бы то ни было данности себя. Оно не осложнено сравнениями, рефлексией, воспоминаниями и т. п. Оно дает уверенность в абсолютной реальности себя, и — в идеале — в неподверженности времени и в полной неуязвимости, в независимости.

Ближе всего это откровение к чувству целостности; к Лейбницевой монаде; к самоощущению себя, когда вокруг никого нет, когда мы отвлечены от всего внешнего и даже от собственных мыслей, когда мы совершенно пусты и есть только то чувство, что мы существуем. В качестве аналога непосредственной данности себя можно предложить восприятие вещи как она есть, по терминологии Шкловского, отстраненное восприятие, т. е. отбрасывание всех одежд и всего утилитарного. Люди, изучавшие Гуссерля, могут найти аналогию в том, что получается в результате феноменологической редукции.

Следующая протоинтуиция — приобщение. Это гораздо более понятная интуиция. Мысленно, чувственно, телесно и душевно мы с чем-то или с кем-то соединяемся, отождествляемся, породняемся, входим в глубокую связь. Это могут быть конкретные люди, сообщества, этносы; это может быть нечто природное, прошлое, какие-то вещи и т. д. и т. п.

Как же культура строит себя, опираясь на эти интуиции, питаясь их энергией? Начнем с интуиции самости. Возьмем родоцентричную культуру. Куда она помещает самость человека? В род. Сущность рода — в предках. Их больше, чем живущих. В них сила, от них помощь, они превыше всего. Именно туда, в далекие обители предков погружена самость человека родоцентричной культуры. Ибо там ей — самости — обеспечена неуязвимость, независимость, «вечный покой»; она там надежно защищена. В родовой культуре реальность мира предков гораздо реальнее (sic!) мира живущих. Это высшая реальность и там самое место самости. Человека можно поработить, только овладев миром его предков. Скажем, завоевать землю, в которой они захоронены, превратить в рабов живущих, заставить их отречься от своих предков, то есть своего прошлого и т. д.

Вообще, в социоцентричных культурах (локус, община, государство, род и т. п.) самость так или иначе предполагается помещенной в социум, в коллективные представления, в социокультурные институты, вообще куда-то вне конкретного биологического индивида — а именно туда, где самость может сохраняться, даже прятаться. Например, в прошлом, то есть в тех же предках, в истории, из которой я вышел. Или в будущем. Согласитесь, что задеть, тем более сокрушить такую самость не так просто — тут нужно как следует опорочить или доказать мнимость славного прошлого или светлого будущего.

Самость удивительным образом сцепляется со всем, что имеет власть, особенно с высшей властью. В этой связи стоит вспомнить такие феномены, как отождествление себя с вождем, с воинством, с партией, даже с госаппаратом. Иными словами, со всем тем, что обладает силой, то есть опять-таки достаточной неуязвимостью и достаточной замкнутостью — «посторонним вход воспрещен».

С самостью как-то связано имя человека. Настолько, что перемена имени (фамилии) может расцениваться как новая самость. Или присовокупить еще одно имя. В быту до сих пор пользуются не теми именами, которые даются при рождении. В древности давали несколько имен, меняли имя при тяжкой болезни. Подлинным именем старались не пользоваться, чтобы не обнаружить самость. В Новом Завете сказано, что имена верных записаны в Книге жизни у Бога — то есть недоступны всему злому. Имя святого, которое получает человек при крещении, охраняется небесным воинством.

Чем сложнее доступ к самости, тем ее сохранение надежнее. Сказочный Кощей, как известно, поместил свою смерть (это самость Кощея, ибо он по природе существо загробное) на тайный остров, там есть дуб, под ним сундук, в сундуке заяц, в зайце игла, на кончике которой — смерть. Кощей — мифологический образ в индоевропейской и хеттской мифологии. Его по праву можно считать священным образцом культуры.

Вообще, помещение самости в потустороннее — самый верный способ ее сохранить. Ибо потустороннее неизвестно где, будучи живым войти туда почти невозможно. Заметим, что огражденность, тайна потустороннего имеет место даже во вполне секуляризованной, по видимости безрелигиозной культуре. Ведь отрицание потустороннего как раз и есть лучший способ его сокрытия!

Кстати, подлинного имени библейского Бога никто или почти никто не знает, оно шифруется, распределяется среди многих имен и т. п.

Стремление культуры к неуязвимости самости привело к идее самосохранения, которая положена в основу теорий живого. Идея самосохранения истолковывает факты таким образом, чтобы утвердить себя.

После сказанного, наверное, не стоит множить примеры, иллюстрирующие вторую интуицию, — приобщение.

Культура, видимо, пользуется принципом экономии: во многих случаях одновременно реализуются обе интуиции.

Интуиция приобщения строит культуру таким образом, чтобы расширить возможности продолжения конкретного человека в вещах, людях, в природе, в социуме. Человек вступает с ними во всевозможные связи — отождествляясь, сливаясь, породняясь или используя их, что, конечно, является наиболее примитивным способом приобщения. Из прежних примеров видно, что человек приобщается к тому, что надежно охраняет, прячет его самость.

Таким образом, одним выстрелом убиваются сразу два зайца. Но приобщение может носить и самостоятельный характер.

Особое место среди культур занимает индивидоцентричная культура. Все ценности, стремления сосредоточены в индивиде. А где же его самость? Современный индивид все на свете считает средством для своего утверждения — государство, общество, иногда других индивидов, всевозможные вещи, природу и т. д. И даже свое собственное тело, черты характера... Иногда кажется, что в них затаилась его самость, но кто же поручится за это?.. В чем заключена его самость неизвестно, пожалуй, и самому индивиду. Индивид изрядно замкнут, ибо невозможно, во всяком случае, трудно повлиять на него помимо его воли, раскрыть его мысли и чувства и т. п. Вероятно, самость будет все глубже и глубже погружаться в индивида — так что и для него самого она станет совсем недостижима...

Что же до интуиции приобщения, то в индивидоцентричной культуре она реализуется чаще всего через использование, ибо все служит средством. Средством чего? Сохранения той же самости, которая скрыта от самого индивида! Благодаря этому индивидоцентричная культура приобретает огромную мощь в сравнении с другими культурами.

Социоцентричный человек видит в индивидоцентричном хищника, а тому социоцентричные культуры представляются архаичными и деспотичными. Противостояние этих двух типов культур все более и более разогревается...