Культура и религия в новом социокультурном пространстве

Л. Э. Ванд, А. С. Муратова
Культура в эпоху цивилизационного слома. Материалы Международной научной конференции, Москва. 2001. C. 612—616.

Первая фиксируемая трансформация русской культуры протекает с 11 века, главным образом (но не единственно) в связи с христианизацией. Второй этап — это заметные и все более глубокие трансформации со второй половины 16 века по сие время.

Трансформационные тенденции, начиная примерно с Петра, в целом обычно характеризуют как секуляризацию (в широком смысле). Более того, сами методы изучения социокультурной реальности, в мировой науке, по меньшей мере, уже полтора века, но особенно у нас со всеми перехлестами в советский период, становятся секуляризованными. Иными словами, затемнение религиозных смыслов в трансформирующейся культуре превращается в принципиальное отрицание их собственно культурной значимости. Исследователь отказывается придавать им сколько-нибудь серьезную, а тем более позитивную роль, рассматривает их не более чем симулакр. Тем самым он, так сказать, солидаризируется с идеологизированным объектом изучения, а потому теряет объективность и обедняет собственные возможности. Впрочем, этой линии не всегда следовали М. М. Бахтин, Д. С. Лихачев, С. С. Аверинцев, В. Н. Топоров, Б. А. Успенский и некоторые другие.

На наш взгляд, нынешнее восприятие культурной ситуации как слома заставляет пересмотреть прежние исследовательские догмы. Речь идет о том, чтобы фактическую синкретичность религиозной и культурной сфер, издавна им присущую, рассматривать как значимый факт не только в далекие эпохи, но и в современных явлениях, а также в культуре в целом.

Представляющаяся реликтовой, иногда очень скрытой, религиозная подоплека для выявления и анализа нуждается в весьма изощренном культурологическом инструментарии, обогащенном историей религий и пониманием накопленного ими знания. Приведем несколько не очень сложных примеров. Из отдельно взятых явлений сразу бросаются в глаза такие, как современные свадебные ритуалы, похоронная символика, шествия и рок-концерты. Возложение брачующимися цветов к так называемому вечному огню и памятникам, как известно этнографам, восходит к поклонению предкам, особенно воинам. Сознательна или бессознательна вера в заступничество и чадородную помощь предков, но это элемент реальной религиозности, хотя чаще всего анонимной. Похоронная символика до краев наполнена подобными элементами: поминки, надгробия, уход за могилами есть не что иное, как формы ублажения умерших и подтверждение их участия в теперешней жизни. Шествия, как кажется, совсем оторвались от религиозной основы, но это не так — здесь присутствуют реликты обхода и тем самым мистического ограждения собственных владений (та же функция у крестных ходов, смотров, объездов правителями подвластных территорий), и к тому же реликты ритуальных прославлений и проклятий, публичного ношения оберегов (плакаты, флаги и т. п.). На рок-концертах воспроизводятся чуть свернутые оргиастические празднества. Кстати говоря, опять-таки религиозную подоплеку имеет большинство нынешних праздников, в том числе гражданских. Таковы Новый Год (благорасположение космических сил и божеств); Женский день и Первое мая (воздействие на плодородящее начало); День защитника отечества и советские ноябрьские праздники, выражающие по преимуществу поминальную связь с предками и мифологическими героями.

Можно утверждать, что перед нами реальная религиозность, хотя бы тайная. Но и сокрытость есть тоже хорошо известная черта религиозности. Углубленное культурологическое изучение должно, на наш взгляд, обратиться к этим явлениям со всей серьезностью. Заметим еще: не исключено, что поразительная устойчивость многих обычаев (этому удивлялись еще Тайлор и Фрейзер) как раз обусловлена их религиозной основой.

Связь религиозной и культурной сфер проявляется в такой исторической закономерности, как усвоение сугубо религиозных представлений современными, на первый взгляд чисто секулярными, реалиями. Скажем, фундаментом аврааматических и языческих религий служит вера в потустороннее. Однако внимательное рассмотрение научного знания современного типа и его функционирования в менталитете обнаруживает и тут аналог иного мира. Действительно, вслед за математикой все больше наук базируется на аксиоматических, по сути априорных, положениях, в которые полагается верить адепту данной научной отрасли, если он желает быть признанным в сообществе ученых мужей и дам. Нетрудно также заметить, что основной корпус научных положений стараются облечь в терминологически, знаково и понятийно малодоступные для непосвященных формы — точь-в-точь, как это имеет место, скажем, в богословии, не говоря уже о так называемом «тайном знании» в нетрадиционных религиях. Прибавим еще, что научное знание претендует на то, что только с его помощью можно эффективно воздействовать на материальный мир, на социум, на человеческую природу. Но иной мир в религиозных системах обладает примерно той же способностью.

В искусстве ситуация аналогичная. Искусство вообще для того и существует, чтобы создавать нечто выходящее за пределы обыденности. И тут мы вновь встречаемся с особым языком выражения, кругом посвященных и т. п., что очень хорошо видно в элитарном искусстве. Совпадающие особенности науки, искусства и религии как раз и делают их соперниками.

Симметричность культурной и религиозной сфер прослеживается в разного рода новациях исторического развития. Социальная индивидуализация явно перекликается со «священством верующих», с домашнем чтением Библии в России (начиная с середины 19 века), раздроблением на секты, с внецерковной религиозностью в образованной среде. Переворачиванию идеалов и поведенческих норм в современной культуре по сравнению с прежней в какой-то мере соответствует тяга к реформаторству в традиционной религии, радикализация межконфессиональных и внутриконфессиональных противоречий, активный поиск еретиков, всяческих врагов истинной веры и т. п. Информационному буму соответствуют резкий рост миссионерства и проповедничества с использованием всех средств передачи информации.

Любопытно, что постулированию ценностного ядра в социуме в точности отвечает наличие в религиозной системе сакрального ядра. То есть сами социологи исходят из подобия социокультурной и религиозных сфер.

Сейчас широко бытует мнение о безрелигиозности современной массовой культуры. Чтобы убедиться в его ошибочности, продолжим наш экскурс по ее магистралям и закоулкам. Как уже отмечалось, потустороннее из рая и ада в традиционном православии перекочевало в художественные миры искусства и таинственные иероглифы научного знания. Но не только. Ведь всякого рода домыслы и гипотезы об инопланетянах из того же ряда. А повальное увлечение астрологией подогревается не только ее сомнительными успехами, сколько извечно сакральным отношением к звездам — деривату иного мира. Мистические переносы в иномирие, характерные для молитвенно-аскетической практики традиционных религий, замещены социальными методиками и наркотиками. Роль посвященных, которая, например в православии, принадлежит священству, старцам и старицам, юродивым, ныне присвоена психологами, артистами, педагогами, идеологами, колдунами и колдуньями, — все эти персонажи поучают и лечат доверчивую публику.

Центральное положение в современном мировоззрении занимает, как известно, человек. Но это отнюдь лишь по видимости конкретный человек — на самом деле речь всегда идет о человеке вообще, о нормативных образцах, общечеловеческих ценностях и т. п. Но в религиозных учениях (а не в религиозной практике) все обстоит точно так же, только там свои образцы и ценности. Кроме того, целью своих забот человек иногда считает не удовлетворение насущного, а некую неуловимую самость, ради которой он готов менять свою внешность, свой характер, свои интересы. Но человек, как правило, не может полагать своей самостью то, что он готов изменить — иначе он превращается в самоистязателя и самоубийцу. Таким образом, жизнь ради ускользающей неизвестной самости ничем принципиально не отличается от жизни во имя рода, сообщества, государства, а это религиозная установка, которая просматривается и в язычестве, и в библейских религиях.

Современный досуг до краев наполнен играми, загадками, конкурсами, состязаниями. Значение игры хорошо известно, в частности, из знаменитой книги Хейзинги. Укажем лишь на одно обстоятельство: игровая (состязательная) ситуация предполагает неопределенность исхода, риск, везение. Согласно воззрениям древних, это открывало возможность вмешательства со стороны иного мира, а победитель представал избранником божеств. Так, несмотря на опошление и примитивизацию, игровая ситуация и сегодня не лишена религиозной подпитки.

Упомянем, наконец, культ новизны. Он противоречит традиционности православия и очасти других конфессий. Вместе с тем, не следует забывать, что культ новизны, отвергая наличное, уже существующее, тем самым означает и культ уничтожения, то есть смерти. Элементы такого культа можно усмотреть в традиционных религиях, но там он не столь прямолинеен и к тому же оправдан мифологемой спасения. Культ новизны выступает как что-то вроде религии смерти (!).

Итак, мы видим, что современная массовая культура насквозь пропитана религиозными флюидами, мифологемами, отражениями. Вероятно, тут имеет место какая-то малоисследованная, гетерогенная, неструктурированная, анонимная религиозность. Массовый человек, как правило, не осознает характера собственной религиозности или осознает ее превратно. По опросам, более половины русских считают себя православными, а фактически церковной жизнью живет не более 5%.

Все это вместе взятое, как нам кажется, вполне подтверждает наш тезис о синкретичности культурной и религиозной сфер также и в наше время и, следовательно, плодотворность культуроведческих исследований именно с учетом такого синкретизма.

Высказанные соображения подробнее изложены в книге авторов «Генеалогия культуры и веры: зримое и тайное».