| //prakultura.ru | Первая страница | Карта сайта |
| Публикации и выступления / |
А. С. Муратова
Выступление в «Доме детской книги» на лектории для библиотекарей и педагогов
Десять лет я провожу занятия со школьниками с 3-го по 11-ый класс по древнерусской культуре. Методически эти занятия отличаются от обычных школьных уроков только более частым подключением ребят к обсуждению. Что же касается содержательной стороны, то основной акцент делается не на изучение, не на формальное знание, а на понимание — и не только умственное, но и душевное.
По ходу занятия (иногда это последовательная серия занятий) я стараюсь обращаться:
Я исхожу из подтверждаемого многими фактами предположения, что в русской ментальности на протяжении веков и по сие время действуют довольно определенные смысловые доминанты, своего рода константы, от которых зависят взгляды людей на мир, ценностный статус культурных норм, обычаев, общественные реакции и т. п.
Цель собственно моих занятий:
Я думаю, что призывы уважать наше прошлое, в том числе и очень далекое, останутся пустыми фразами без серьезного знания и понимания прошлого. Для нас это тем более важно, что прошлое еще живет в нас, но чаще всего в непроясненном или, что еще хуже, в искаженном виде.
Необходимость преодолеть трудности понимания прошлого вызвала к жизни множество культуроведческих словарей и комментариев к текстам и историческим событиям. Однако словари и комментарии редко дают привязку к современности или сопровождают это неглубокими оценками. А еще хуже, как я уже сказала, когда факты и произведения искажаются и в толковании и текстуально.
Особенно не повезло русской народной сказке — этому глубочайшему источнику понимания и эстетического восприятия того, что я бы назвала русскостью.
В этой связи уместно привести одно из высказываний В. Я. Проппа, крупнейшего отечественного ученого-фольклориста 20 века: «Подробное изучение мировоззрения народа, художественно выраженного в сказке, — одна из ближайших задач нашей науки. Любой читатель или слушатель, отдаваясь во власть сказки, рисующей нам образы старика и старухи, Ивана-дурака, Ивана-царевича, мачехи и падчерицы, бабы-яги, Кощея, змея, прекрасной царевны, злой царицы и злого царя и многих других, ощущает глубокую жизненную и художественную правду сказки». Это было написано в 1957 году. С тех пор мало что изменилось.
В усвоении народной сказки господствуют две крайние тенденции:
То есть в первом случае мы имеем поверхностное и заведомо неверное осовременивание применительно к штампам так называемого воспитания с полным игнорированием культурно-исторической глубины; во втором — уход в такую глубину, где только доктора филологических, а теперь и культурологических наук демонстрируют свою эрудицию.
Необходим, как мне кажется, иной подход. С одной стороны он обязан опираться на исследования мифологии и культурной истории, на этнолингвистику, с другой — на понимание сегодняшних реалий.
Итак, перейдем к конкретному материалу. Нужно иметь в виду, что понять культурную основу народной сказки (не олитературенной или оскопленной морализаторством) можно лишь приняв во внимание, что все ее сюжеты и образы базируются на представлениях и ценностях родовой культуры.
Главная аксиома этой культуры: сохранение и продолжение рода, и не только в физическом, но и в культурном плане; в идеале — его вечное существование при поддержке предков. А отсюда, так сказать, главная теорема: поддерживать в определенной мере культурно-физический иммунитет рода, попросту говоря, его изоляцию. Кроме четко оговоренных случаев (брак с женщиной из другого рода и т. п.).
Держа это в голове, посмотрим на основных персонажей народной волшебной сказки.
Он глуп, бездеятелен, неказист, нечистоплотен.
Он всегда младший, как говорили в народе, мизинчик, поскребыш.
Он завершает семью, а потому именно его женитьба (все сказки заканчиваются свадьбой!) служит гарантией продолжения данного рода, роль которого в сказке обычно играет семья. Причем, это очень удачная женитьба: жена должна принадлежать сильному роду, что символически выражено в ее царском происхождении. Породнение с другим, сильным, родом нарушает изоляцию данного рода, но теперь ему будут подсоблять не только собственные предки, но и предки Иванушкиной жены.
До времени наш герой лежит на печи, бьет баклуши, он ничего не делает.
Его, можно сказать, особо оберегают родители, он самый ценный, самый дорогой для них. Почему?
Первое, что приходит в голову: поскольку он дольше других детей останется в семье, он будет им подспорьем в старости. Но это не просто житейский прагматизм.
Из истории культуры и истории религий мы знаем, что основная функция детей в древности — это служение предкам. Дети возглавляют процессии, участвуют в жертвоприношениях, иногда сами — натурально или символически — становятся субъектом жертвоприношения (в житии Георгия Победоносца это царская дочь, приносимая в жертву дракону; в Библии это предполагаемая жертва Исааком, приносимая его отцом Авраамом; не забудем, что и Иисус Христос был по преданиям младшим в семье Иосифа — остальные дети были от первой жены).
В сказке жертвенная ипостась Иванушки передана в его погружении в иной мир. Конечно, он выйдет оттуда, хотя и преображенным, но живым. И во всех религиях добровольная жертва, совершенная по обычаю, оживает в потустороннем мире.
Младшие, как и самые старшие в роду, ближе всех к предкам, а потому их служения самые важные. Ибо старшие одной ногой там, в ином мире, с предками, а младшие как бы недавно оттуда.
В христианской традиции младшие также имеют особый статус. Молитва ребенка самая нужная.
Прп. Сергий, как сказано в его житии, поклонялся Троице с детских лет, как и многие другие святые.
Сказка лаконична, иносказательна, в ней не всяко лыко в строку пишется. Поэтому в явном виде мы вряд ли там найдем молящегося Иванушку. Но он не занимается мирскими делами, он в этом отношении профан, дурачок; он сидит именно на печи — и не потому, что там тепло, — а потому что печь — символический вход в потустороннее; он проводит ночь — лучшее время для молений во всех религиях — без сна (на могиле отца — «Сивка-Бурка») и т. д. и т. п. Все это — метафоры его служения предкам, а в христианизированной сказке — Богу и святым.
Заметим также, что, как и всякий сакральный персонаж, Иванушка должен до времени не подавать виду, кто он на самом деле, должен быть неказист, некрасив и т. п.
Такая позиция оберегает его, пока он еще не пришел в силу (сокрытость святости юродивого — аналог в православии).
Теперь несколько слов о современности: и сейчас младшие в семье особо любимые и оберегаемые, разве их не оберегают от труда, разве нет у нас лозунга «дети это святое». На первый взгляд эти аналогии натянуты, но только на первый взгляд.
Следующий персонаж —
дочка умершей жены, помыкаемая мачехой. В отличие от мачехи и ее детей она — верная хранительница своего рода. Об этом свидетельствует ее близость к символу рода — очагу, той же печи.
Поэтому она часто испачкана сажей, золой.
Надо сказать, что зола во всех древних культурах сакральна. В России особо берегли золу, полученную в Великий Четверток (перед Пасхой), а также огонек, зажженный от четверговой свечи (это реликтовый символ огня в родовом очаге — и как Великий Четверг предваряет Пасху, то есть Воскресение Христа, так и незатухающий четверговый огонек — воскресение в будущем данного рода или семьи).
Обратите внимание и на такую деталь: мачехины дочки, да и она сама не трудятся, а все по дому делает падчерица и делает умело и хорошо. Так как именно она — хранительница рода и женской родовой традиции попечительницы дома.
А вот мачеха, в сущности, выступает в роли разрушительницы и рода, в который она вошла, и даже женской традиции: она дает невыполнимые задания.
Именно поэтому падчерица наделяется положительными, а мачеха отрицательными чертами.
Заметьте: первая не просто добрая, а вторая не просто злая, — это не абстрактные образы добра и зла, как чаще всего внушают школьникам. Падчерица хорошая потому, что исполняет родовые заветы, а мачеха плохая потому, что их нарушает. Но у нее как бы есть оправдание — она это делает в чужом роду.
Отсюда, кстати, следовало, что молодую жену следует всячески обузить, так сказать, прижать, следить за нею, что и берут на себя свекровь и золовки.
Таким образом, противостояние женщин данного рода чужеродной оказывается следствием норм родовой культуры, что также отражено в некоторых сказках.
Падчерица должна быть награждена за свою родовую верность — на этом или на том свете. Во-первых, ей все время помогают иномирные существа (куколка — Василисе, коровушка-матушка — Хаврошечке и т. п.) — олицетворения предков. Во-вторых, какой-нибудь принц, берущий ее в жены (или чудище, оказывающееся заколдованным принцем) — это и есть награда, конечно же, из иного мира или в ином мире (как говорят в Церкви, «браки совершаются на небесах»).
Женщина как хранительница очага, дома, трудящаяся по дому и т. п. — это, как мы все знаем, идеал в первую очередь древних культур, христианский идеал, но — несмотря на столетние нападки на эту роль, несмотря на все призывы к равенству, эмансипации и т. д. и т. п. — и сегодня в России этому идеалу верно если не большинство, то большая часть населения (не забудем, конечно, что Москва это не Россия).
Таким образом, и эта смысловая доминанта, выраженная в сказочном образе падчерицы, и сейчас еще жива.
Еще несколько слов о мачехе. Родовая неприязнь к чужеродным в дальнейшем перешла на инонациональных и иноверных. Тут уместно вспомнить ограничения на брак с нехристианами в старой России, запреты на брак с иностранцами в СССР. А разве сегодня родители всегда одобряют брак с человеком другой национальности?
Теперь о
Бабя-яга — древняя прародительница, об этом свидетельствует и ее облик, и ее состояние.
Почему она страшна?
Потому, что она страж, она сторожит вход в обитель умерших, т. е. предков.
А почему она не любит «человеческий дух»?
Потому, что живого она не может просто так впустить в иной мир.
Но она помогает своим — тем, кто одного рода с предками.
В сказке о Финисте три яги наделяют героиню волшебными предметами (клубок — это нить судьбы, которую баба-яга держит в своих руках), которыми Марьюшка расплачивается за вход в потустороннее, где находится ее жених.
В христианизированной трактовке баба-яга иногда превращается в ведьму, что, конечно, запутывает этот образ, но по-своему логично: герои родовой — то есть языческой — культуры, а такова баба-яга — один из самых архаичных образов — в христианской интерпретации должны выглядеть как можно хуже.
Большую роль играют в волшебной сказке всевозможные испытания главного героя — Иванушки-дурачка или Ивана-царевича или красной девицы.
Чтобы что-то заслужить, что-то получить, нужно пройти испытания, чем-то заплатить.
Это характерно для всех культур, религий, социальных требований вплоть до сегодняшнего дня. Это общеизвестно. По этой схеме строится и карьера, и учеба, и спорт.
На этом стоит православие.
Как бы это ни объяснять, но сам факт наличия этой смысловой доминанты не вызывает сомнений.
О жертвоприношениях уже говорилось. В этой связи любопытна сказка о мальчике-с-пальчик, более известная в нерусском варианте. Родители отправляют детей в лес на съедение зверям. В подобного рода обычаях, о чем подробнее было сказано выше, следует обратить внимание на то, что в жертву приносятся именно дети. Из истории известно, что был также обычай приносить в жертву стариков («старую чадь»). Один из таких эпизодов описан в древнерусских текстах 12 века.
Жертва должна быть чем-то очень ценным и чистым — поэтому бывали жертвы первенцами. Меня, в этой связи, не покидает мысль: почему в армию берут именно 18-летних?..
В сказке часто встречается членовредительство, отрубание конечностей и разрубание тела и т. п.
За этим могут стоять две противоположные ситуации:
Иногда несмертельное членовредительство (отрубание ушей, вырывание ноздрей, языка, лишение правой руки и повреждение ноги, выкалывание глаз и т. п.) означает меченность человека, что также имеет разные значения: символическое предание смерти, принадлежность иному миру (Эдип, Русалочка, Элиза, стойкий оловянный солдатик, Гефест, хромой черт и проч.).
В сказке, как правило, речь идет о преображении героя.
Современный малыш, вместе с родителями, приходит в ужас от таких сцен. Но еще в 19 веке такой реакции не было.
Дело в том, современный ребенок и взрослый бессознательно ассоциируют такие сказочные сцены с натуральными, физиологическими подробностями, которые им обычно предоставляют телевидение и печать.
Но главное — это то, что здесь сказывается отсутствие церковного воспитания. Приходя в церковь, человек видит Крест, на котором распят Спаситель. Православная традиция дает это в сдержанном выражении. Но сам догмат о страшной казни, которой был подвергнут Христос, и последующее Его воскресение снимает ужас Креста и утверждает его спасительное значение. Если смерти фактически нет, а страдания во благо — то иначе воспринимаются и история Христа, и мучения христианских святых, и, вместе с тем, древняя сказка.
Итак, можно придти к выводу, который я сформулировала в начале: существуют смысловые доминанты, устойчивые в течение веков и даже тысячелетий; их понимание позволяет постигнуть не только особенности древних культур, но и современность.
Мы прекрасно знаем, что сегодня существуют и совершенно иные, противоположные воззрения.
Сопоставление их, критическое осмысление, поиски компромиссов — необходимость для любого разумного человека.
Начинать же такое осмысление, как мне представляется, полезно со сказки.
| © 2000—2023 Л. Э. Ванд, А. С. Муратова |
|