Духи русского леса. Князь  С. М. Волконский замечает в мемуарах, что не раз слышал лозунг «Бога нет, природы нет». Это начало 20-х. Лозунг «покорения природы» был, как хорошо известно, лейтмотивом всего советского периода. Памятно и «Нельзя ждать милостей от природы, взять их у нее — наша задача». В отличие от многих других идеологических призывов, этот не был пустозвонством. Европейская часть России была изрыта каналами, изрядно затоплена искусственными «морями», перегорожена плотинами, прорезана железными дорогами, отравлена так называемой индустрией, а под конец взялись за Север и Сибирь; леса вырубались нещадно, с гигантскими отходами: дерево погибало без пользы на лесоповалах, лесосплавах, при распилке. По сравнению с первой промышленной революцией конца 19—начала 20 вв. вторая, советская, развертывалась с несравнимо большим размахом. Последнее десятилетие, пожалуй, тоже смахивает на промышленную революцию, продолжающую начатую при Советах эксплуатацию Севера и Зауралья, опять-таки сопровождаемую изведением лесов, отравлением водоемов и воздуха и т. д.

«Покорение природы», особенно лесов, сопровождало и историю западной Европы, но там действуют осторожнее: вот уже лет пятьсот или поболее, как Европа интенсивно «каменеет», а дерево стараются беречь. На Руси и в России леса вырубались не только под пашню и на дрова, но в огромном объеме на строительство: церкви, жилье, дворцы. Все это периодически подгнивает и требует поновления, но, главным образом, горит. Подсчитано, что в старину Москва выгорала в среднем чуть не каждые семь лет. Зато восстановление после пожарищ поставлено на широкую ногу: готовые элементы срубов тут же доставляются по рекам и дома быстро собирают. Даже церкви на месте сожженных, бывает, складываются за несколько дней, а то и за день (по «обыденным» обетам).

Каменные строения с трудом пробивают путь. Выход природных залежей близко к поверхности редок, а кирпич в небольшом количестве для жилых домов у зажиточных людей только с 16 в. Лишь во второй половине 19 в. применение кирпича несколько расширено. Обжиг кирпича тоже позднее явление. В 10—11 вв. кое-где кирпич употребляется для строительства церквей, но население относится к этому с неодобрением, как и в последующее время. Не случайно Петр Великий принципиально строит новую столицу в камне, для чего запрещает на время каменное строительство по всей России. В 19 в. каменных церквей появляется все больше, но это под давлением — по царскому указу. Русские, в том числе среди образованных, к камню вообще не питали доверия, считали его вредным. В. Г. Короленко, интересовавшийся народными поверьями, в «Детях подземелья» приписывает Валеку слова о сестре Марусе — о том, что «серый камень высосал из нее жизнь».

Из первоначально отрицательного отношения к камню как будто должно следовать, что русские испытывали к дереву, к лесу противоположные чувства, и не только за приносимую пользу, но как бы и душевно. Однако это было отнюдь не так. Чтобы понять весьма сложное, как принято говорить, неоднозначное отношение русских к дереву, придется заглянуть, насколько это возможно, в первое тысячелетие н. э., когда восточные славяне оседали на территории будущей России. О населявших эти места других племенах и народах, об их столкновениях и смешениях со славянами говорить не будем — это не наша тема. Важно только уяснить, что фактически шло завоевание новых ареалов расселения. Территории не просто осваивались, а покорялись, и для нас в данном случае интересно покорение территорий «в качестве природы». Леса и болота, южные лесостепи были той «дикой» средой обитания, которая оказывала сопротивление этому обитанию... Но если степь не столь враждебна земледельцу, так как легче поддается обработке, то леса совсем другое дело.

Если мы обратимся к мифологиям разных народов, то увидим, что почти во всех лес воспринимался и оценивался как противник человека. В Европе это тоже так было, но давно прошло, а в России, в силу специфических условий, не только сохранялось в форме пракультурных чувств очень долго, но заметно и по сие время, хотя бы в форме безответственного утилитаризма и по отношению к «зеленым насаждениям» (даже в Москве, перенасыщенной вредностями, они неуклонно уменьшаются, а вместо натуральной зелени в центре выставляются муляжи деревьев). Сугубо утилитарное отношение к дереву с игнорированием последствий вырубки отразилось в литературе, например, в пьесах А. Н. Островского и в чеховском «Вишневом саде», в романе Л. Леонова «Русский лес». С. М. Волконский писал: «Всего могу я ожидать в будущем от мальчишки, который ломает дерево, чтобы снять с него несколько несозревших яблок. Вся наша крестьянская Россия была такова» (Родина. Быт и бытие. М., 2004. С. 392).

Расселяясь на новых территориях, славянин понимал, что до него она имела более древних, «следовательно», истинных хозяев, и это были даже не финно-угорские и прочие народности, а то, что мы теперь называем флорой и фауной. Этих хозяев «олицетворяли» не только животные, скажем, медведь и волк, но и духи леса, воплощенные в самих деревьях и в леших, лесовиках, болотных чудищах и т. п. В дохристианскую эпоху эти и подобные им существа вряд ли считались абсолютно враждебными людям, и только христианство превратило их в «нечисть», присовокупив прародительницу под названием бабы-яги, еще и потому, что она прародительница чужого народа. Но каков бы ни был нрав хозяев леса, они все же подлинные хозяева, и, общаясь с ними, нужно соблюдать их законы, уважать их, разве что чуть с обманом.

Лес, конечно, ограничивает земледельца, но в лесу можно много чего насобирать — грибы, ягоды, орехи, дикий мед и т. п., не говоря уже об охоте. И благодаря тому же лесу люди строят жилища и сакральные сооружения. Поэтому отношение к лесу двойственное и в мифологическом, и в практическом аспектах. Христианство, в его борьбе с язычеством, в том числе с почитанием природных существ и духов, еще более обострило стремление «покорять природу». А практически это означало чаще всего нещадное и сиюминутно полезное ее истребление и использование, и в первую очередь это касалось леса. Если бы не пракультурное чувство уважения к природной основе, все же свойственное некоторым людям, особенно непосредственно близким к ней, упомянутая борьба привела бы к еще более печальным результатам.

Русская природа, включая климат, достаточно сурова, мягко говоря, неласкова, и это обстоятельство также определяло и, вероятно, нынче определяет взгляд на нее. Восторги поэтов и художников — это, скорее, психологическая компенсация исконного «покорения» русской природы, своего рода замаливание греха, а не только любовь к ней. Разумеется, в человеке вырабатываются и симпатия, и более сильные чувства к «малой родине», к привычному, с детства знакомому, — так что тут, конечно, и не без любви... Возникает некий сложный синдром симпатии и осуждения, грубого использования и почитания. А отсюда двойственность в характере, разделяющая не только самого человека, но и со временем население, выделяя в нем пассивных и активных, покладистых и резких, пожалуй даже добрых и злых.

Таким образом, истребление лесов в периоды промышленных революций обусловлено не только необходимостью, но и мифологемой покорения, давлением древней вражды к дереву. И невольно возникает вопрос: сколько же нужно уничтожить бессловесных древес, чтобы остановить опустошение собственной земли?..

См. также:

• Рубрикатор тем «Гуманитарного синтеза»