Значение в истории человечества ювенофилии как пракультурной страсти. Тяготение к юному, нетронутому, беспорочному, «непорочному», — к тому, на что время еще не нанесло рубцов и шершавости, в чем смерть еще никак себя не выдала, — тяготение к этому люди чувствовали всегда. Оно претворялось по сути в одну и ту же страсть, идет ли речь о живых устрицах и телятине, нежной любви к детям, о принесении жертвенных агнцев божествам, о половом влечении к юным созданиям. А коль скоро это было всегда, мы имеем тут дело с пракультурой, которая, однако, выработала привычку прятаться за неброскими предпочтениями: кто же не ценит прелести гладкого, свежего, здорового, невинного и т. п. Однако за этими очевидностями стоит нечто неизмеримо большее, возможно, самая сущность жизни.

Есть, впрочем, и совершенно противоположное стремление, крайний случай которого — некрофилия: встречаются, хотя и редко, трупоеды, а в более мягкой форме кто-то любит что-то вроде тухлятинки, есть любители старушек, в более же чувственном ракурсе — дрябловатых, мосластых и складчатых дам. Сюда же можно отнести всякого рода стремления к Танатосу (об этом есть у Фрейда; см. также наши заметки: Еще о «воле к смерти» в связи с отождествлением, Людоедство, жертвоприношение, воля к смерти, покаяние). Геронтофилия, у отдельных людей диагностируемая нынче как патология, иногда заражает целые эпохи, когда господствуют старики, «старцы», возвеличивается прошлое и т. п.

В наличии противоположных мотивов и импульсов нет ничего загадочного: в культуре почти всегда вырабатывается противоядие супротив какой-либо пракультурной страсти, дабы хоть как-то сдержать ее энергетическую мощь. Это относится не только к сообществу в целом, осуществляясь в форме обычаев и норм, но и к отдельно взятому человеку, в котором как-то уживаются противоположные страсти, но, как правило, с превалированием одной из них. Классический пример в этом отношении преподал В. В. Набоков в «Лолите» (заметим, что эта поразительно многосторонняя книга отнюдь не сводится к «вопросам пола» и патологиям).

Благодаря ювенофилии, вероятно, победила самая радикальная революция в истории человечества: сокрушение господства женщин (матриархата), в наиболее острые периоды сопровождавшееся бурным извержением пракультурных страстей. Факты в этой области мало известны, поэтому будем опираться на правдоподобные соображения. Речь пойдет о такой форме матриархата, где имеет место не только родословие по женской линии, но и гинекократия. Женщина, будучи в некотором смысле главой рода или родоподобной общины, имея кучу детей, не может быть молодой (по меркам древности). Мужчин она для себя отбирает и «использует» для зачатия и хозяйственных функций. Остальные мужчины занимаются охотой, хозяйством, обороной и набегами, в ходе которых берут пленниц (что позже оформилось в обычай экзогамии). Повелительницам также поставляют чужеродных мужчин. Все бы ничего, но даже мужчины, которые отобраны матронами и находятся в привилегированном положении, не могут чувствовать себя душевно и телесно удовлетворенными, ибо ювенофильная страсть, пусть и подавляемая разными запретами, поощряет мужчин к овладению юницами, в том числе дочерьми. Это тем более влечет, поскольку по отношению к ним мужчина чувствует свою власть, свое превосходство, и вступает в интимную связь по своему желанию, а не по требованию главенствующей женщины. Последняя реагировала на это самым жестоким образом: девочек нередко убивали. Одновременно с этим женщина тоже старается отбирать «зачинателей» помоложе (ведь ювенофильной страсти подвержены и женщины). Известная практика усыновления роду мальчиков из других родов (родовых общин) характерна и для матриархата. В результате взрослые мужчины все больше тяготятся немолодыми начальствующими матерями, и революция уже при дверях. Тут мы должны принять во внимание, что подчинение мужчин женщинами базировалось главным образом на узаконенном обычаями праве отбора, освященном всей культурой матриархата. Но как только отобранный ощутил навязанность такой связи, отвращение к ней и перестал чувствовать себя счастливым избранником, как только перестал считать это честью для себя и удачей, матриархатная культура начинает рушиться. Вместе с нею меняются носители и характер сакральной и магической власти — от женщин она переходит к мужчинам. Иногда это протекало постепенно — веками, а возможно, тысячелетиями, иногда катастрофа наступала вследствие внезапного бунта взрослых мужчин. И, на что мы неоднократно указывали, вследствие обрушения прошлой культуры на поверхность вырывается пракультура. Одна из ее главных составляющих — установка на превосходство — провоцировала такую отчаянную борьбу между полами, что иногда приводила к распаду рода.

Отголоски кризисного состояния матриархата, как и эпохи его расцвета, нетрудно обнаружить в абсцентных выражениях, например в матерщине, в мифах разных народов и в их религиях, где самые первоначальные богини — многосисечные, массивные, свирепые — «О дикое исчадье древней тьмы» (И. А. Бунин) — оказываются наиболее всемогущими, но затем уступают место мужским богам, с которыми в дружбе новые богини, стройные, изящные, но и боевитые (совсем иначе их изображали в 16—19 вв.). Самые бесспорные примеры крушения матриархата дает нам древнегреческая религия и мифология. Ужасного Питона, сына Геи-Земли и Тартара, убивает Аполлон, а ее старшего сына Тифона убивает Зевс, — это означает, что великая Гея теряет прежнюю мощь, которая передается отныне мужским божествам. Особенно характерны, в качестве следов матриархата, мифы о Медее. Она, конечно, волшебница, каковыми обязаны были быть матери-повелительницы. Она становится женой Ясона не столько потому, что так хочется ему, сколько потому, что так желает она. Ясон обещает жениться на ней лишь для того, чтобы она помогла ему преодолеть испытания колхидского царя Ээта, отца Медеи. А когда Ясон задумал переменить жену, взяв ту, что помоложе, Медея жестоко убивает не только его невесту с ее отцом царем Креонтом, но и нажитых с Ясоном детей (так поступали и амазонки). Тут миф без прикрас являет нам, каковой была беспощадная воля и власть матерей-повелительниц. Кроме Ясона, Медея вообще не расположена к мужчинам — вся ее жизнь сопровождается кровавыми эпизодами: от ее рук или по ее наущению погибают ее малолетний брат, брат ее отца, наконец, собственные мальчики, она также пытается погубить Тесея, сына ее нового мужа... Общепризнанным свидетельством о матриархате выступает также предание о амазонках. Как реликт кризиса матриархата можно рассматривать библейский эпизод с дочерьми Лота, вступившими в сексуальную связь с собственным отцом. А разве не видны следы древней женской страсти к верховодству в поведении некоторых свекровей, в истерическом и властном отношении многих женщин к своим и чужим детям, домашним животным?..

Победа мужчин и последующее их господство сопровождались решительными переменами во всем. Изменились распределение общественных ролей, образ жизни, брачные обычаи, религии, в характере непосредственных отношений людей к окружающему зазвучали настойчивые мотивы рациональности, динамичности, магические процедуры стали вытесняться силовыми действиями. Способность к внушению, наваждениям и «чарованиям», в немалой степени присущая женщинам, и в то же время весьма редкая у мужчин, теперь блокировалась культурными запретами, во всяком случае ограничивалась. Законное право проявлять эту способность имел лишь глава племени, народа (как ранее мать-повелительница), а потому, видимо, главой становился именно тот, кто имел такую способность. Убеждение в том, что царь (король) — до какого-то возраста — может влиять на природные явления, излечивать и напускать болезни и т. п. сохранилось надолго. В крайнем случае допускалось, что он вправе держать около своей особы всякого рода предсказателей, колдунов, целителей (роль этих людей иногда играли шуты). Хорошо известно, что так поступали некоторые русские князья и цари (конечно же, не только русские). В последнее царствование таковыми лицами были, к примеру, Бадмаев и Распутин. Царь (король, князь, глава общины, рабовладелец и т. п.) «по наследству» от матриархата приобрел также право выбора женщин.

С победой мужчин утвердился обычай брачевания фактически с девочками, хотя позже, ближе к нашему времени, возникли некоторые препоны, а страсть к юницам стала оцениваться как порок и преследоваться, — но это уже явление частичного реванша, который называется борьбой за равноправие женщин. Русский мыслитель Н. Ф. Федоров именовал наступившую в 19 веке эпоху женскою. Неужели снова матриархат?! — кто знает...

Последний штрих. В начале было замечено, что ювенофилия часто проглядывает в гастрономических вкусах, жертвоприношениях (согласно Библии иудеи обязаны были приносить Богу в дар «первинки» и первенцев; жертва младенцами — известный обычай ранних религий, это же есть в сказках), в половом влечении в целом и к детям, причем все это проявления одной и той же страсти. Поэтому иногда происходит смешение, к примеру, «комплекс Кроноса» — стремление к поеданию детей, связь еды и совокупления и т. п. Сюда может неосознанно примешиваться и тяга к Танатосу. В современной культуре это оценивается как патологии и преступления.

См. также:

• Рубрикатор тем «Гуманитарного синтеза»