Как быть с безответственностью и недобросовестностью? Дабы в этом разобраться, придется совершить небольшое путешествие в пракультуру. Классическая кровнородственная община, где самость каждого человека тождественна самости общины, то есть где часть как бы равна целому, где каждый человек воспринимается другим как нечто от него неотъемлемое, — это, разумеется, своего рода утопия, «идеальный тип» (М. Вебер). Тем не менее эта утопия позволяет понять культурные и ментальные особенности, которые характерны для подобной общины, а также для похожих на нее сообществ. В классической общине, трудясь, воюя и т. п., человек делает это одновременно и для общины, и для себя, — просто потому, что сущностно не выделяет себя из общины, полностью идентифицирует себя с ней. Такая картинка превратилась со временем в «голубую мечту», социальный идеал первых анархистов и коммунистов, учения которых фактически были ориентированы на несколько приукрашенную первобытность.

Поскольку главной установкой родовой культуры является сохранение и процветание рода, деятельность родового человека целиком и полностью (во всяком случае «теоретически») подчинена указанной задаче, а следовательно, ответственность и добросовестность в любом случае служит непререкаемой моральной нормой: «Один за всех и все за одного». Когда же родовая установка выхолащивается, формализуется и уходит на второй план, и когда вследствие этого или одновременно с этим появляется частный или сугубо личный интерес, не совпадающий с общеродовым, ответственность за общее дело может хоть как-то поддерживаться только «штрафными санкциями». Людское сообщество, разумеется, можно держать в узде, но оно будет лишено подлинной солидарности. Поэтому во всем мире прямые наследники родовой культуры — всевозможные общины, особенно трудовые, рано или поздно, подвергаются распаду. В России возникшая из кровнородственной и местной крестьянская община кое-где продержалась до 1917 года, а при Советах приняла форму колхоза. Причем, надо сказать, что дореволюционная община была уже очень далека от сугубо родовой, поскольку земля делилась между семьями. Апологеты совместного труда, который частично имел место в дореволюционной общине и был единственной формой в колхозе (кроме подсобного хозяйства), видимо, не понимали или не желали признать, что установку родовой культуры со всей ее «психологией», с ее ценностями нельзя навязать и она не может сама собою возникнуть, если людей сколотить в коллектив.

Одной из важных причин постепенного разложения русской общины была, при крепостном праве, барщина (необходимость работы на помещичьих землях), а при колхозном строе обесценивание трудодня и непомерные поставки государству. Труд «на чужого дядю» при осознании этого не может быть вполне ответственным и добросовестным и во многих случаях настрой такого рода распространяется и на работу для себя (особенно если тот и другой труд однороден). Это исторический факт. Тем более неэффективен рабский труд, что, кстати говоря, очень рано поняли в древности, включая часть рабов в семью, тем самым как бы превращая их в сродников. Нежелание работать «на чужого дядю» объясняется довольно просто. Для родового человека его род — это весь человеческий мир, свой мир, и то, что вне его, не может служить сохранению рода. Поэтому бессмысленно и даже грешно честно и хорошо трудиться, вообще что-то делать для «чужих», «внешних», и уж тем более враждебных. Когда в СССР началось всеобщее огосударствление, людям усиленно внушали, что государство — это они сами, и что тем самым работают они на себя. Когда же этот мираж рассеялся, безответственность и недобросовестность привели экономику к полному краху. Идеологический лозунг «Я отвечаю за все», одно время насаждавшийся пропагандой, разумеется, был бессилен в новых условиях реанимировать родового человека.

Окончательное исчезновение родовых ценностей в труде по мере развития капитализма заставило европейцев, а затем американцев, в течение долгого времени вырабатывать так называемые стимулы, хитроумные формы оплаты наемного труда, поставить на службу даже религиозные догматы (см. «Протестантскую этику» Макса Вебера); используются и квазиродовые ценности («корпоративная этика»), участие в собственности и т. д. На Западе сформировался культ деятельности как таковой, готовность постоянно что-то делать (преимущественно у американцев) и нести ответственность только за свои дела. Современной России предстоит в этом направлении долгий путь, ежели вообще страна пойдет по западному направлению.

См. также:

• Рубрикатор тем «Гуманитарного синтеза»