Про советский народ, который обожал Сталина. Уж сколько понаписано о «вожде народов» и «кровавом тиране», обличительного и восторженного, а все маячит он желтоглазой загадкой и улыбочкой своей подусатой. А про народ, который обожал его, как-то не очень пишут, ну, обзовут совком, а что дальше? Справедливости ради надо сказать, что далеко не весь народ, именовавшийся советским, и обожал-то этого злодея: немало было и таких, что проклинали, хотя и молча, — правда, никто таковых не считал, но за миллионов тридцать поручиться можно. Но мы не про этих...

Нынешние обожатели главную заслугу Сталина видят в создании могучего государства. Во всяком случае, это их постоянный аргумент, поскольку и для современного «россиянина» (а особливо для русского) в табели идеологических рангов нет ничего выше государства. Пожалуй, что повыше самого народа и Бога. Но и белое воинство, и первая русская эмиграция разве не радели за «великую неделимую»? Пожалуй, что одной из причин поражения Деникина и Юденича как раз и был сей бескомпромиссный лозунг, напугавший поляков и эстонцев, отнюдь не желавших снова присовокупиться к империи (в самый разгар наступления Деникина поляки заключили с большевиками тайное перемирие, а эстонцы разоружили войска Юденича).

Насчет того, что Сталин создал могучее государство, можно бы, конечно, поспорить. Ведь если бы это было и в самом деле так — победно не шагал бы германец по нашим градам и весям при огромном превышении у СССР к началу войны танков, самолетов, людского состава. А то, что все же одолели германца, так сравните потери и прибавьте к ним ГУЛАГ. Вот и вопрос: не претворилось ли сие могущество в неоскудевающее умение застилать людьми безропотную землю «от Москвы до самых до окраин, с южных гор до северных морей», как пелось в известной песне? Что же до социалистической экономики, которую придумал Сталин, то именно она не раз доводила до голода и талонов, и в конце концов рухнула в 80-е годы.

Теперь подходим к основному. В христианстве есть бросающееся в глаза «противоречие»: как пишет ап. Павел, грехи наши пригвождены ко кресту Христову, то есть крестной мукой и смертью Христос вменил в ничто грехи человечества, следовательно, как мы должны заключить, дальнейшие жертвы напрасны (известный богослов, митр. Антоний, основатель Русской православной зарубежной церкви, подчеркивал, что Господь пострадал «не только за нас, но и вместо нас»). Вместе с тем, тот же апостол призывает «участвовать в страданиях Его, сообразуясь смерти Его», поэтому изрядное число христиан считает страдания и даже смерть во имя Христа и «за други своя», да, пожалуй, и просто так, чуть ли не необходимым условием спасения души («Бог терпел и нам велел» — говорили на Руси). Мы закавычили «противоречие» потому, что тут действительно нарушена логика, но любая культура и любая религия, в том числе христианство, живет не по законам логики, а совсем по другим законам (этой теме посвящены почти все наши тексты).

Во все времена жертвенность была и осталась основой любой, религиозной или безрелигиозной, морали. Безбожный революционер готов пожертвовать собою с неменьшим рвением, чем истовый апологет Христа или Аллаха. Различия «синдрома жертвы» в разные эпохи и у разных народов лишь в том, насколько далеко и глубоко простирается представление о необходимости жертвенности, можно бы даже сказать, ощущение этой необходимости. В одних случаях считается, что достаточно благотворительности и сочувствия, в других дело доходит до того, что жертвенность становится как бы самоцелью, вплоть до самоистязания. На паперти Благовещенского собора в Московском Кремле изображены покаянные самомучительства иноков, о чем с похвалою писал много веков назад почитавшийся на Руси прп. Иоанн Лествичник (во имя этого преподобного был освящен алтарь церкви, над которой потом, при Борисе Годунове, была воздвигнута знаменитая колокольня «Иван Великий»). Жертвенность может приобретать и более смягченные формы: в православии это посты, длительные церковные службы, самообуздания в душевной жизни, милостыня, помощь нуждающимся и т. д. Жертвенность как необходимость практиковалась и в языческих («народных») религиях (в жертву приносили не только «козлов и тельцов», но и людей). Жертвенности от своих подданных всегда требовало государство.

Бесспорно, что русский народ, в массе своей, принял христианство по-своему. Недаром выражение «русское православие» ныне вошло в церковный обиход. Пожалуй, и любой другой народ как-то преобразил христианство, что-то в него добавил, а что-то оставил на втором плане.

Это верно и в отношении православия, и католицизма. Мы вряд ли сильно ошибемся, если на первое место в иерархии русских ценностей поместим жертвенность, то есть готовность чем-то, даже жизненно важным, пожертвовать ради чего-то — тут могут быть самые разные цели. К этому приучила не только христианская религия, но и сама история, плюс к тому же не затухающая культурная память язычества. Припомним хотя бы строки из песен почти что столетней давности: «Мы жертвою пали в борьбе роковой»; «Врагу не сдается наш гордый „Варяг“, / Пощады никто не желает»; «Смело мы в бой пойдем / За Русь Святую / И как один прольем / Кровь молодую»; «Смело мы в бой пойдем / За власть Советов, / И как один умрем / В борьбе за это».

Во всяком случае, таковым было положение до самого последнего времени. В советскую эпоху подобное, идущее из далекого прошлого, самосознание и самоощущение, бесчестно используемое идеологией, дошло до апогея, вероятно, в период правления Сталина. Так как лучшей пищей, укрепляющей всякое убеждение, настроение, ощущение, является их непосредственное, реальное подтверждение (не говоря уже о том, что человек, в чем-то убежденный, обычно видит реальность под таким ракурсом, который ему диктуется как раз его убеждением). И вот, народ, вернее значительная его часть попала в дьявольскую ловушку...

Нарочитый голодомор, произвол властей, лишения, гонения, наконец прямые репрессии, с расстрелами, пытками, непосильным лагерным трудом, обрушившиеся на десятки миллионов людей, — у кого из хлебнувших горя не возникнет «синдрома жертвы» или не подтвердится то, во что он поверил еще в детстве? Речь идет не обязательно об осознаваемых словесных формулах — чувствовать себя и «друзей по несчастью» жертвой можно и без громких слов. В число пострадавших от советского людоедства входят не только погибшие, зеки, высланные, но и все близкие этих людей, и замученные тяжелейшей жизнью «на воле», а это уже почти вся страна... Иногда, впрочем, говорят, что многие ничего не знали. Неправда. Все знали, но это было знание скорее потаенное, что придавало ему еще большее значение и вполне устраивало творивших зло. И вот что страшно: чувство жертвы, а иногда прямое понимание своего положения и общенародной судьбы мерещится какой-то вечной правдой, и, как бы это жутковато ни звучало, в сумеречной душевной глубине оправдывает происшедшее. А носителем и совершителем этой «вечной правды» выступает именно он — «великий Сталин». И чтобы, уже без всяких сомнений, покориться неизбежности, этого человека нужно обожествить, — нет, не буквально, не на словах, даже не осознавая этого, обожествить опять-таки в неких сумеречных глубинах, ибо культурный инстинкт преклонения и трепета издавна живет в пракультуре, ожидая востребования. Обожествить по-разному: для одних это суровый, но справедливый бог, для других — злобное и тем не менее всесильное божество (у язычников и такие были)...

Пойдем дальше. Кого не соблазнит превознесение — не над соседом, а над всем миром?! А советский народ только и слышал, что он авангард истории, что в его стране самый справедливый строй, что он показывает пример всем трудящимся и, возможно, сам вскоре освободит их из-под власти капитала. Как тогда говорили, «у советских собственная гордость». В унисон же со всем этим возвеличиванием советских людей, эти люди постоянно слышали и читали, что Сталин — гений всех времен и народов, вождь мирового пролетариата и т. д. и т. п. Именно он (о нем, кстати говоря, никогда не писали в третьем лице, — наверное потому, что не знали с какой буквы начать, со строчной или прописной) — так именно он-то ведь и возвысил советского человека, одарил его упоительной уверенностью в абсолютном превосходстве.

Наконец, последнее. В ту эпоху во множестве живы были еще те, кто прошел через революцию, гражданскую войну, а потом истово служил власти. Такому человеку нужно быть уверенным в том, что он боролся за правое дело, что не зря грабил и убивал «буржуев» и их пособников. Он, этот человек, знал о последовавших затем жестокостях, о произволе, о массовых репрессиях — гражданская война по сути продолжалась. Знал — и одобрял. Потому что это оправдывало и его самого в глазах собственной совести. Даже если и его самого запихивали в тюремно-лагерную мясорубку. Наверняка догадывался он и о том, что представлял собою «самовластительный злодей», — и чем больше догадывался, тем больше оправдывал себя и гордился собою, поскольку вождю, кумиру люди инстинктивно стремятся подражать.

Так как же и нам, потомкам славных отцов и дедов, не любить тов. Сталина?..

См. также:

• Рубрикатор тем «Гуманитарного синтеза»