О древнейших корнях евангельской заповеди «Не судите да не судимы будете». Когда-то повсеместно царила уверенность в том, что человеческим голосом, а то и просто, по желанию, можно воздействовать не только на людей и отчасти на животных, но и на природу, вещи — воздействовать на благо и во зло. Однако круг лиц, которые, как считалось, обладают указанной способностью, все более сокращался. Определенно очертить этот круг, у разных народов в разные эпохи, весьма затруднительно. Но хорошо известно, что в него входили цари и царьки, аристократы, священнослужители и святые, пророчествующие, вожди, колдуны и колдуньи, предки и божества. Ветхий Завет наделяет необыкновенной силой Божественные речения, Новый Завет — слова Иисуса Христа. Во все времена любой подчиненный человек вынужден следовать тому, что от него требует начальство. Есть ли в этом какая-то магия, гипнотическая сила или же это всего лишь формальная культурная норма — пойди разберись... Мировоззрение и мирочувствие меняется таким образом, что неизменно сужается круг объектов, могущих испытывать повелительное воздействие человеческого слова, — это лишь сами люди и некоторые животные. Возможно, что сужение будет происходить и дальше, — ведь становится все больше людей, живущих только сугубо личными страстями и «правдами» (в европейской литературе в немалом числе они появились в 19 веке, к примеру, у Байрона и Ибсена (Бранд); в русской литературе это, прежде всего, персонажи Достоевского).

В действенность священнического благословения голосом и жестом верует большинство христиан. То же относится к родительскому благословению. Всегда опасались проклятий и осуждений, но нынче они не столь значимы, поскольку человек мыслится сегодня достаточно автономным, независимым, следовательно не подверженным чужой воле. И все же повсеместно существует подсудность «лжи», «клеветы», «диффамации» и т. п. по поводу частных лиц. Обычно это обосновывается недопустимостью злоумышленного урона в общественном мнении, но, на наш взгляд, истоки ведут к представлениям о порче, сглазе и т. д. и необходимости защиты от них. По-прежнему опасаются проклятий со стороны родителей. В некоторых странах карается осуждение высоких особ, властей, флага, гимна, герба, поскольку они олицетворяют собою народ и государство в целом. Особенно суровые кары налагаются там, где роль властей в жизни страны считается решающей и где олицетворение носит характер подсознательной мифологии; свойственно это и странам, где государственная власть не уверена в преданности большинства населения. В таких странах выезд также расценивается, как осуждение государства и народа. Видное место, раньше и теперь, занимает цензурирование (гласное и негласное) исторических публикаций и официальных пособий по истории, что отчасти является отголоском древней максимы: «О мертвых — хорошо или ничего» — так как «хуление» предков могло вызвать с их стороны месть, возможно, без разбора правых и виноватых. Аналогично обстоит дело с «кощунством» и «святотатством», поскольку наказание свыше может коснуться не только самого «хулителя». Заметим, что в СССР хуление прошлого ограничивалось по большей части правящими и зажиточными слоями. Их мести не очень боялись потому, что проклинаемые или не почитаемые умершие не терпят этого только от своих. Такова мифология культа предков.

Известная евангельская заповедь (Лука 6; 37), вынесенная в заголовок, фактически остерегает людей от мести осуждаемых. Есть и более «утонченные» средства защиты. В христианстве это религиозная практика самоосуждения, обнаруживание в себе грехов. Указанная практика в наиболее острых формах требует от кающегося признания хотя бы доли истины в осуждениях со стороны других людей, и более того, человек полагает себя виновным во всем плохом, что есть в мире. В результате человек, если он, конечно, искренен, становится неузвимым для любого осуждения. Таково учение многих подвижников Церкви. В «Братьях Карамазовых» это проиллюстрировано в эпизоде, где умирает брат старца Зосимы. Высшая степень смирения, согласно упомянутому учению, заключается не только в бескомпромиссном самоосуждении и даже самонадругательстве, но и в нарочитых поисках осуждения со стороны других людей, что характерно было для юродивых. Интересно, что у некоторых народов принято мнимое обругивание, особенно детей, как раз для того, чтобы уберечь их от настоящих проклятий (страшновато-забавные примеры подобного рода можно найти в повести Павла Санаева «Похороните меня за плинтусом»).

Легко заметить, что описанные выше представления и обычаи находятся в изрядном противоречии с такими сравнительно новыми социокультурными нормами, как свобода слова, отчет властей перед народом, а также выборы властных и иных социальных институтов — ведь выбирая мы кого-то отвергаем, то есть в большей или меньшей мере осуждаем. Не случайно идеалом считается тайная подача голосов, — чтобы избиратель не нес персональной ответственности за свое решение и тем самым уберегся от мести. Отмеченное противоречие имеет место не только в области «теории»: в странах, где те самые, идущие из далекой древности, по сути пракультурные, представления и обычаи достаточно распространены, новые социокультурные нормы не укореняются и, в лучшем случае, носят частичный и показной характер. Реформами и политикой такого рода ситуации поправить нельзя, ибо тут правит бал «почва и судьба». Только сама культура, пройдя ряд кризисов, может ослабить те или иные пракультурные влияния.

См. также:

• Рубрикатор тем «Гуманитарного синтеза»