Человек, жизненный мир, культура и пракультура. Естественный человек — Homo naturalis — живет по распорядку, заданному Природой, консервативен и не слишком учен. Таких людей все меньше и меньше, но когда-то их было большинство. Однако и сегодня почти в каждом человеке есть сколько-то от естественного человека. Естественный человек не пользуется понятием живого в современном значении — оно у него гораздо шире, более расплывчато, менее рационально и он вообще редко к нему прибегает. Он по-разному относится к живности и диким животным, тем или иным растениям, и еще больше отличается его отношение к земле, горам, небу, он прилежен к домашним вещам, дому, и, конечно, очень дифференцировано его общение с людьми. И вместе с тем то, что его непосредственно окружает, с чем он имеет дело, изготовленное или природное, — вообще все то, что играет заметную роль в его жизни, этот человек объединяет в своем органическом (и не только умственном) понимании в нечто целое. Древнерусский человек называл это «животом» и «имением» — причастным его жизни, его имени, то есть ему самому. Естественный человек не отделяет себя напрочь от окружающего, чем бы оно ни было, поэтому его жизнь в известной степени тождественна с тем, с чем связано его существование, то есть жизнь — это вместе с ним и окружающий его мир, или, по удачному выражению Э. Гуссерля, «жизненный мир».

Окружающее — это то, с чем, так или иначе, человек имеет дело. Оно по-своему живо, поскольку жив сам человек, не слишком отделяющий себя от него. Человек воздействует на окружающее, но и оно воздействует на него — физически, химически, биологически, душевно и духовно, в виде знаков и напрямую, и, может быть, как-то еще. Способность воздействия одних реалий на другие реалии, в человеческом и природном мире, Артур Шопенгауэр трактовал как волю, хотя и разного характера. Естественный человек, наверное, примерно так воспринимает и понимает влияние на него извне. Поэтому, кстати говоря, он нередко упрекает и ругает, неодушевленные на наш взгляд, вещи, ежели они чем-то ему не угодили. Надо еще иметь в виду, что, интересуясь связями между реалиями, на первое место он все же ставил сами реалии.

Особый интерес для исследователя представляют те предметы, объекты и явления, которые настолько сильно влияют на поведение и внутреннее состояние человека, что буквально заставляют его что-то делать, думать и чувствовать. И если не хочется поддаваться такому супервлиянию, необходимы волевые усилия, противостоящие какой-то иной воле. Вот эти «воленосители» в основном составляют культуру. Общее, что им, как правило, свойственно — это повторное воздействие, иными словами, человеку, как правило, не однажды приходится с ними сталкиваться. «Воленосителями» являются обыкновения и обычаи.

Для естественного человека окружающее — обитаемое место — почти совпадает с культурой. Для «продвинутого» современного человека, в котором человек естественный снимает небольшой угол, культура не локализована и ее повелевающая сила ограниченна. Мироощущению естественного человека культурные предметы, объекты и явления предстают наделенными жизнью — живыми или живоподобными. Для «продвинутого» живое заключено в узкую сферу, а культура по большей части выглядит мертвящей повинностью и носит знаковый характер, кроме тех ее реалий, которые непосредственно воздействуют на первоосновные (пракультурные) чувства.

Об особенной роли повторяющихся воздействий известно давно. Об этом говорят и присловья: «Капля долбит камень не силой, а частотой падения», «Дважды повторенная ложь становится правдой», «Повторенье — мать ученья». Люди обычно считают фактами то, что случается не одиножды. Экспериментальные проверки гипотез в естественных науках предполагают воспроизводимость экспериментально полученного результата. Постоянство (непрерывная повторяемость) чего-либо — лучшая гарантия того, что налицо нечто подлинное. Эффективное запоминание основано на повторении. Поэтому и в культуре наибольшее значение имеют обыкновения и обычаи. По какой причине повторение одних и тех же воздействий играет столь большую роль, станет понятнее, если прибегнуть к метафорам: первый раз воздействие, насколько это возможно, проторивает тропу в воспринимающем его человеке, второй раз еще больше расчищает тропу, третий раз протаптывает ее, и дальше уже ничто не препятствует воздействию... Чем чаще одно и то же воздействие, тем оно императивнее.

Вместо того, чтобы понять живоносную культуру естественного человека, именно как живоносную, ей приписывают особенности функционально ориентированной культуры, основанной на принципе полезности, в частности, вменяют ей отнюдь не свойственные ей цели упрочения социума. На самом деле культура естественного человека развивается вне зависимости от каких-либо целей, она рождается в результате непосредственного взаимодействия человека с миром (в том числе с другими людьми). Рост этой культуры корректируется лишь связью с ее наличной структурой. Еще раз обратим внимание на то, что адекватное постижение культуры естественного человека необходимо не только при изучении древних, «примитивных», тесно связанных с природным окружением сообществ, но и при исследовании современной культуры и современного человека, в которых естественный человек пока еще подает признаки жизни. В этой связи надо бы отметить, что осовременивание человека в указанном выше смысле происходит весьма стремительно. Немногим более столетия прошло с тех пор, как один из основателей научной психологии, Уильям Джемс, писал: «...В самом широком смысле личность человека составляет общая сумма всего того, что он может назвать своим: не только его физические и душевные качества, но также его платье, дом, жена, дети, предки и друзья, его репутация и труды, его имение, лошади, его яхта и капиталы» («Психология» (Принципы психологии). М., 1991. С. 81). С таким определением личности психологи и социологи соглашались еще долгое время, но сейчас оно уже явно не годится для значительной части «продвинутого» человечества. Дело не в малодоступных лошадях и яхтах, а в том, что появляется все больше людей, которым сегодня дорого одно, а завтра другое, которым даже не дороги их физические и душевные качества, изменяемые («совершенствуемые») по их собственной воле. От естественного человека тут, пожалуй, ничего не остается, а что такое сам человек, уж совсем непонятно, коль скоро все можно менять... Впрочем, социологи и культурологи, сводящие все человеческое к категориям «функции», «знака» и т. п., могут радоваться: для нового, «продвинутого» человека окружающее и он сам действительно предстают в виде подобных категорий — наука победила действительность.

Что касается роли культуры в интеграции социума, то это «поздние» вставки, возникшие в связи с культом государства. Что же до интеграции чисто национальных сообществ, то это происходит под влиянием двух факторов: родовой и квазиродовой мифологии и благодаря естественному сплочению людей одинаковой ментальности, языка и антропологических черт.

Таким образом, вполне очевидно, что изучение культуры естественного и «продвинутого» человека должно базироваться на неодинаковом исследовательском инструментарии. Очевидно также, что представлять культуру естественного человека под углом зрения «продвинутого», каковым часто бывает сам исследователь, означает получение совершенно искаженной картины. Большинство этнографических работ, особенно по части объяснений, к сожалению, страдает именно этим.

Во все времена существенное влияние на жизнь людей оказывают пракультурные комплексы. Иногда оно бросается в глаза, иногда скрыто культурой. Это было давно замечено, хотя фигурировали они разрозненно и под другими одеяниями и названиями. Например, в христианстве некоторые из них поименованы бесами (гордыни, гнева, блуда, жадности), а некоторые добродетелями от Бога. Фридрих Ницше провозглашал волю к власти (превосходству), этнолог Конрад Лоренц писал об исконно присущей человеку агрессивности, многие мыслители верили в то, что существует первородное стремление к солидарности, сплочению, Зигмунд Фрейд во главу угла всего ставил «либидо», Освальд Шпенглер полагал, что мировые культуры вырастают из различных «первофеноменов», Карл Густав Юнг ввел представление о фундаментальном влиянии архетипов... Таким образом, предполагается или утверждается, что человеческая жизнь в ее основе и проявлениях существует и развивается под руководством неких органично присущих ей или заданных извне более мощными силами стимуляторов. Концепция пракультурных комплексов (установок, стремлений, страстей, повелений) родилась из тех же идей и интуиций.

Главной чертою пракультурных комплексов является свойственная им всем, но в разной степени, активность и самостоятельность, их как бы волевая сущность, что и дает нам право ставить их в один ряд с живыми существами, хотя бы находить между ними далеко идущую аналогию. Согласно нашим исследованиям связи культуры с пракультурой, пракультурные комплексы проявляют свой норов, начинают открыто воздействовать на житейскую и историческую жизнь в те периоды, когда культура не способна поглощать и канализировать их энергию, подавляя их волю. В явном виде, открывая свои лики, пракультурные комплексы разворачиваются на полную мощь именно в эти периоды, а в остальное время прячутся, молча питая культуру энергией, а не выплескивая ее вопреки культурным заслонам. Пракультурные комплексы иногда противостоят друг другу (см. «Из истории пракультурных установок», «Культура как арена противоборствующих ей и друг другу пракультурных стремлений»; интересные мысли по поводу столкновения стремления к превосходству и чувства общности (стремление к отождествлению) были в свое время высказаны Альфредом Адлером). Обо всем этом есть множество заметок (особенно см. рубрику «Пракультура») и поэтому мы не будем повторяться.

См. также:

• Рубрикатор тем «Гуманитарного синтеза»