Первая страницаКарта сайта

Социокультурные последствия непроизвольного параобщения. Верно ли, что «человек человеку волк»? Культура старается наложить свою руку на все, что искони присуще человеку, одно обуздывает, другое взнуздывает, грубые инстинкты скрывает под пристойными одеждами, и выставляет напоказ то, что люди считают красивым и полезным. Общение, связанное с голосом, мимикой, жестом, прикосновениями, всегда было в поле зрения культуры. Но она не упускала нормировать, во всяком случае в древности и в нецивилизованных сообществах, и совсем иное общение, которое уместно назвать параобщением, где видимый, слышимый, осязаемый контакт отсутствует или играет второстепенную роль. О мысленном внушении, чувственном заражении, телепатии, гипнозе, экстрасенсорных действиях на органы, «животном магнетизме» и прочих, на современный вкус причудливых, феноменах сказано и написано немало. Их демонстрация и изучение в рамках парапсихологии м медицины относятся, как правило, к намеренным, целенаправленным воздействиям. Но параобщение бывает и не намеренным, непроизвольным, в той же мере, как свойственное людям излучение тепла, слабое электромагнитное и магнитное поле, как выделение пота, источаемый человеком запах, дыхание. Все эти естественные процессы не нуждаются в осознанном волеизъявлении, хотя и зависят от психосоматического состояния человека.

Каким образом — при параобщении — целенаправленное воздействие сочетается с непроизвольным, и сочетается ли вообще, какова их природа, наверняка сегодня вряд ли кто-либо знает. Вот уже двести лет как в отношении мысленного внушения, исцеления органов, чувственного заражения, телепатии и т. п. выдвигаются объяснительные гипотезы. От неких «флюидов» потом (с конца 19 в.) обратились к электроиндукции и электромагнитным излучениям. Десятки, если не сотни, успешных и не успешных экспериментов были проведены в Германии, Италии, Франции, США, Польше, Чехословакии. В СССР в 20-е годы этим занимались В. М. Бехтерев и П. П. Лазарев, а затем немало других ученых. Выдвигались гипотезы о передаче специфической психической, даже духовной энергии. В последние годы в качестве носителя телепатического сигнала обсуждается нейтрино. Все большее признание, как научное направление, приобретает «биоэнергоинформатика».

Не беремся судить о степени достоверности разных видов целенаправленного параобщения, но непроизвольное, на наш взгляд, существует несомненно — порукой тому может служить личный опыт каждого, достаточно внимательного и наблюдательного, человека. Да и любой ощущает разницу между одиночеством и присутствием других людей, даже если он не вступает с ними в какие-либо отношения. Нас далее будет интересовать непроизвольное параобщение, — не столько с точки зрения его природы, сколько как причина, пусть и гипотетическая, некоторых социокультурных установлений и фактов. Воздействие при таком параобщении, как мы полагаем, бывает вредоносным и сближающим. Носителя вредоносного воздействия при непроизвольном, спонтанном параобщении условно назовем с-импульсом. Сближающий эффект, как мы увидим, иногда возникает как следствие вредоносного. Но вообще-то влечение людей друг к другу — это другая широкая тема и здесь нас не будет занимать.

Как известно, психосоматическое состояние человека не постоянно. Одни замечают его изменения, другие не обращают внимания. Перемены состояния обусловлены множеством факторов, внутренних и внешних. К последним, в частности, относятся стихийные бедствия, аварии, нападения, космические излучения, близость радиоактивных источников, вариации солнечной активности, колебания магнитного поля Земли, неблагоприятные метеорологические параметры. К внешним факторам следует отнести и непроизвольное влияние людей друг на друга через посредство с-импульсов. Как и у перечисленных факторов, влияние с-импульсов может иметь разную остроту. Переходя некоторый порог, она провоцирует сбои органов и физиологических систем, как в произвольно-двигательной сфере (торможение движений, двигательное перевозбуждение и т. п.), так и в сфере непроизвольных движений (в сердечной деятельности, в работе кровеносных сосудов, деятельности желез внутренней секреции), а также напрямую непроизвольно влияет на центральную нервную систему. Именно эти сбои нормального функционирования, если они велики, выливаются в эмоциональный комплекс, в котором нередко доминирует страх разной напряженности. Особенно чувствительны и боязливы в этом отношении дети, очутившиеся среди чужих, а иногда и своих.

Заметим, что объясняя появление эмоционального комплекса непосредственным влиянием указанных выше внешних факторов, в том числе и с-импульсов, на организм, мы отчасти опираемся на периферическую теорию Джемса—Ланге. Согласно «парадоксу Джемса», мы «плачем не потому, что печальны, а наоборот, мы печальны потому, что плачем», иными словами, не эмоции производят сбои в органах, а сбои в органах являются причиной эмоций. Как выяснилось, теория Джемса—Ланге не исчерпывает всех эпизодов, она также не учитывает роль центральной нервной системы, что является ее недостатком, но в ряде случаев она доказала свою состоятельность. Влияние упомянутых внешних факторов — типичный случай подобного рода, хорошо известный в медицине.

Почему же под воздействием с-импульсов и прочих внешних факторов в эмоциональном комплексе нередко доминирует страх? Дело в том, что в результате специфического воздействия, коль скоро таковое имеет место, некоторые определенные органы и системы ухудшают свою деятельность (блокирование мышления, спазмы, сужение кровеносных сосудов, повышенное сердцебиение и аритмия и т. п.), что физиологически порождает чувство страха. Но и вообще любое достаточно существенное изменение психосоматического состояния воспринимается как угроза и инициирует то же чувство страха.

Мобилизуя свои резервы, обнаруживая причины случившегося и запуская защитные механизмы, здоровый организм способен постепенно преодолеть сбои. Однако страх проходит далеко не сразу и может еще долго держаться в виде тревоги, особенно, если виновные факторы продолжают оказывать давление. Особо следует отметить случай, когда испытывающий это давление человек вдобавок не понимает, отчего с ним что-то произошло, не видит и не слышит, не замечает опасности. Он совсем теряется, ощущает то подавленность, то возбуждение, его эмоциональная сфера колеблется, что и сопровождается теми или иными разновидностями страха.

Страх, причина которого очевидна, и страх как бы беспричинный характеризуются разными чертами. Первый обычно внезапен, достигает высокого накала, чаще всего возбуждает, а после устранения причины сравнительно скоро спадает. Второй подползает исподтишка, обычно более чем возбуждает угнетает, тупо тревожит, и может длиться сколь угодно долго, если неизвестная причина продолжает существовать. Бывают, конечно, исключения (например, беспричинный страх в толпе), смешанные варианты, но их пока оставим.

Рассмотрим это подробнее. Допустим, человек сталкивается с чем-то остро действующим на его органы чувств и на сознание: страшная гроза, недалеко происшедший взрыв или стрельба, нападение разъяренного животного или преступника, пожар, затопление. В такой конкретной ситуации большинство людей старается избежать опасности, возможно, помогая и другим, попавшим в беду. Обычно при этом инстинктивно и осознанно происходит всплеск активности, меняется режим физиологических процессов. Скорее всего именно поэтому появляется изрядное волнение, иногда дополняемое страхом (различить их не просто).

Бывает и так, что ситуация явно, казалось бы, ничем не угрожает, но человек знает (из своего или чужого опыта), что именно такая конкретная ситуация чревата ухудшением самочувствия и, как следствие, ощущением страха. Хотя точным знанием причины человек не располагает, но, заведомо понимая, что его ждет, он постарается избежать данной ситуации. Обе эти ситуации схожи в том отношении, что человек будет, инстинктивно или сознательно, выходить из них доступными ему способами.

А вот еще: нет ни малейших оснований тревожиться — органы чувств спокойны, инстинкт, знания, опыт молчат, — и тем не менее, отрицательные эмоции и страх почему-то все более наползают. Если человек здоров и у него нет причин в ухудшении самочувствия подозревать болезнь, он, скорее всего, растеряется, разволнуется, а в конце концов его одолеет тревога, скованность, страх — и хорошо, если со временем это само собой или усилиями организма и воли прекратится...

Явление беспричинного страха, вероятно впервые, заинтересовало Сьорена Кьеркегора («Какое воздействие оказывает ничто? Оно рождает страх»). Экзистенциалисты объясняют это явление ближе всего к сути (Сартр: «Другие — это ад»; Хайдеггер: безотчетный страх исходит из неминуемого памятования смерти), для Фрейда важнее всего страх нарушить запрет, то есть человека пугает не сам запрет, а его нарушение — человек боится сам себя; Фромм подчеркивает страх перед свободой. Во всех этих случаях причина страха не осознается или едва осознается испытывающим его человеком. Беспричинный страх сопровождает жизнь немалого числа людей. Его бесконечные вылазки продиктованы постоянными заботами о чем-либо, ожиданием препятствий и опасностей, и в весьма преувеличенном виде...

Далее мы сосредоточимся исключительно на социокультурных последствиях страха, возникающего по вине с-импульсов.

Сначала кое-что уточним и повторим. Полагаем, что с-импульсы свойственны не только людям, но и животным. Действие с-импульсов, больше или меньше, нарушает работу организма того, кто подпал под их действие. В конечном счете оно отталкивает людей друг от друга, поскольку интуитивно и осознанно люди стремятся к положительным, а не отрицательным эмоциям, тем паче никому не хочется испытывать страх (бывают, правда, исключения, — когда человек желает возбудиться, или же настолько привыкает к своему положению, что считает его нормальным).

Биологическое и культурное значение с-импульсов огромно — оно в какой-то степени обеспечивает обособление, самосохранение, самостоятельность «особей», отдельных людей. В то же время обособление смягчается пракультурной установкой на отождествление (объединение), — если бы ее не было, люди давно бы «разбежались» и общественная жизнь была бы невозможна (Б. Ф. Поршнев выдвигал гипотезу, согласно которой расселение племен по Земле в первобытную эпоху вынуждалось тем, что люди избегали суггестивного давления). Не на пустом месте еще в древности родилось присловье: «Homo homini lupus est».

Вред, наносимый с-импульсами, и возникающий в итоге страх изрядно разнообразятся по интенсивности и окраске — многое тут зависит от организма и натуры человека-«реципиента» и человека-«источника», выделяющего с-импульсы. Об источниках страха человек иногда догадывается, иногда знает, но большинство, вероятнее всего, о них не ведает (это тот самый беспричинный страх). Дело в том, что источники «импульсов страха» выявить очень трудно, поскольку, как мы полагаем, биологическая способность человека генерировать и посылать с-импульсы непостоянна и зависит от множества неизвестных условий, внутренних и внешних, физических и психических. Но и способность принимать эти импульсы также далеко не стабильна. С-импульсы наверняка энергетически очень слабы, как и все известные биоизлучения, и на входе в организм реципиента, возможно, усиливаются, — если это так, то рецептор для приема с-импульсов представляет собою довольно сложное и капризное устройство (об усилении импульсов на входе в организм см. в книге «Биогенный магнетит и магниторецепция». Под ред. Дж. Киршвинка, Д. Джонса, Б. Мак-Фаддена. М., 1989. Т. 2, гл. 26: Магниторецепция у человека и других приматов). Кроме того, ежели предположить, что природа с-импульсов относится к известным физическим явлениям (акустическим, магнитным, электромагнитным и т. д.), а это, видимо, так и есть, то с-импульсы могут заглушаться «шумом» от одноприродных полей. Возможно также, что с-импульсы отчасти экранируются одеждой и головными уборами, не говоря уже об ограждениях жилищ.

И все же роль с-импульсов в жизни людей фактически оказывается столь значимой, что в культуре вызрели способы их использования и противостояния им. Прежде всего следует сказать, что, как это ни парадоксально, страхогенный эффект с-импульсов ведет не только к взаимному отталкиванию людей, но, бывает, способствует их сближению. Последнее, как правило, активизируется благодаря пракультурному стремлению к отождествлению, а оно доминирует, когда человек попадает в опасное положение и когда им овладевает страх, и он ищет защиты и помощи от других людей. Таким образом, человек, страдающий от с-импульсов, наведенных окружающими, может искать защиты и совета у тех же окружающих. Тут возможны всякие варианты, но суть явления именно такова. Аналогичный пример — это когда мать ругает ребенка, а он стремится прижаться к ней (ну, в ком же еще он найдет защиту?). Похоже выглядят порою отношения подчиняющих и подчиненных: чем жестче первые относятся к вторым, тем вторые преданнее служат (даже любят начальство!).

Как было замечено, излучение с-импульсов и их прием реципиентом в некоторой степени экранируются одеждой. Прошлая культура требовала многослойной одежды, особенно у женщин. Подозреваем, что всевозможные доспехи у воинов отчасти служили той же цели. Возможно, что такая морально-культурная норма, как стыд, служит в первую очередь для экранирования. Как известно, на олимпийских играх в древности соревнующиеся выступали обнаженными. Так бывало и в поединках. Не было ли это связано с тем, что свободное проникновение с-импульсов повышает тонус?.. Не исключено, что такую же роль с-импульсы играют в сексуальной сфере. Люди, следующие современной западной ориентации, в первую очередь молодежь, не столько одеваются, сколько оголяются. Это ведет к парадоксальному сочетанию эгоцентризма и отождествления, что и наблюдается в массовых обществах. Беззащитные перед с-импульсами, они бросаются то в стороны, то друг к другу. В этих обществах непроизвольное параобщение играет все более важную роль. Индивидуум вряд ли способен сохранять душевную самостоятельность и оригинальность, если слишком открыт в биологическом плане.

При параобщении между родными (родители, дети, старшее поколение), если оно интенсивно и длится годами, у членов семьи должны вырабатываться психофизиологические средства защиты от с-импульсов других членов семьи (своего рода внутрисемейный благоприобретенный иммунитет). У детей такой иммунитет еще слаб. Ребенок вообще побаивается всех старших, своих и, тем более, чужих, с-импульсам которых он не в силах противиться. Правда, нынче появляется все больше исключений: видимо, дети, часто подвергаемые страхогенным воздействиям, привыкают к ним, то есть живут в состоянии, напоминающем стресс, с перемежающимися апатией и возбуждением. Выработка иммунитета к с-импульсам и многим другим реакциям среди членов семьи облегчается единой генетической основой. В некоторых семьях люди настолько сживаются, что семья превращается как бы в единый организм: все вместе радуются, горюют, возбуждаются, страшатся и т. д. Недаром некоторые врачи прописывают одинаковое успокоительное лекарство всем членам семьи. В таких семьях с-импульсы не расталкивают, а, скорее, способствуют единству. Там же, где единства нет, члены семьи защищаются не только привыканием и терпением, но, бывает, и враждебностью, и минимизацией внутрисемейных контактов.

Многочисленные факты говорят о том, что в непроизвольном параобщении наибольшее влияние оказывают женщины, а наименьшее — малолетние дети. Малыш боится матери больше, чем отца и других детей. Еще больше он, видимо, боится бабушки, так как у старых людей с-импульсы вредоноснее. Такое фактическое «соотношение сил» когда-то узаконилось и расширилось культурой: младшие обязаны слушаться старших — железный закон древних и «примитивных» обществ, сохранившийся сегодня в западноориентированных культурах лишь в паре родители — дети, до определенного возраста. Требование некоторых культур подчиняться более отцу, а не матери, возникло в связи с «патриархальной революцией», и его соблюдение всегда вынуждало вводить чисто силовой элемент, так как оно противоречит физиологическому факту. То, что дети боятся матерей и бабушек больше, чем мужчин, затушевывается не только культурой, но и младенческим опытом защиты и опеки детей со стороны женщин. Дети очень редко, в том числе и самим себе, признаются в том, что страшатся матерей и бабушек. Скорее всего, они сами этого не понимают, поскольку любят их. Но кто станет отрицать, что любовь и страх вполне совместимы?.. Страх ребенка перед матерью, на наш взгляд, нашел выражение и в таком культурном установлении, как запрет на сексуальную связь между ними.

По поводу страха ребенка перед матерью стоит привести интересное сообщение К. Г. Юнга: «Я бы хотел высказать предположение: любую психическую реакцию, несоразмерную с вызвавшей ее причиной, необходимо исследовать относительно того, не была ли она обусловлена в то же время и архетипом. То, что я под этим подразумеваю, мне хочется пояснить следующим примером. Один ребенок испытывал страх перед своей матерью. Убедившись, что никакой рациональной причины для этого не было, например, угрызений совести у ребенка или насилия со стороны матери... что могло бы объяснить этот страх, я предложил рассмотреть ситуацию через призму представлений об архетипах. Обычно такие страхи наступают к ночи и, как правило, проявляются в сновидениях. Накануне мать приснилась ребенку в образе преследующей детей ведьмы. В данном случае сознательным материалом сновидения была сказка о Гензеле и Гретель. Из этого часто делают вывод, что рассказывать ребенку такие сказки не следует, считая, что здесь и коренится причина страха. Разумеется, это всего лишь ошибочная рационализация, и тем не менее ядро истины находится именно здесь, поскольку мотив ведьмы является по меньшей мере вполне подходящей и существующей уже с древних времен формой выражения для детского страха» (Проблема души нашего времени. М., 1996. С. 138).

Исходя из сказанного нами выше, можно предположить, что архетип ведьмы (коль скоро, согласно Юнгу, он существует) лепится у ребенка на основе опыта его параконтактов с женщинами, в том числе с матерью, так как при этом спонтанно возникает страх. Этот архетип окончательно формируется в виде традиционной «ведьмы», если ребенок откуда-то (сказки, разговоры, картинки) черпает указанное представление. Возможно, что какие-то смутные черты данного архетипа ребенок может воспринять и генетически. Приходится заметить, что, объясняя сей феномен, Юнг уклонился признать прямую связь между детским страхом и неосознаваемым воздействием матери на ребенка, о чем мы здесь толкуем.

Сексуальная связь между матерями и их чадами, бытовавшая в древнейших родовых сообществах, порождала вражду и преграждала путь к образованию семей. Культурные реформаторы удачно воспользовались страхом детей перед матерями, закрепив этот страх узаконенной властью родителей, тем самым усилив его. А затем пошли дальше, табуировав сексуальные контакты между родителями и детьми. Табуирование стало практически возможным благодаря тому, что, в связи с узаконением власти родителей над детьми, они очутились в разных «социальных» группах, отношения между которыми строжайшим образом нормировались во всех древних культурах. Что касается чувства страха как такового, то оно не всегда могло удерживать мальчиков от сексуальных домогательств (иногда бывало даже наоборот, отчего культурное табу имело решающее значение; это табу обладает такой императивной силой, что держится до сих пор — тоже своего рода загадка).

После победы патриархата широко распространился обычай экзогамии — запрет брать жен из своего рода (племени, клана и т. п). Можно указать по меньшей мере три причины закрепления этого обычая: ограничение внутриродового соперничества мужчин, породнение между родами с целью их усиления, сравнительно бóльшая привлекательность женщин из других родов. Нас будет интересовать последняя причина. Как уже говорилось, в совместной семейной жизни есть условия для постепенной выработки иммунитета, купирующего действие с-импульсов членов семьи. В родовом сообществе, очевидно, тоже есть такая возможность. Тут мы должны вспомнить (см. выше), что с-импульсы в первую очередь ведут к возбуждению, к активности, а страх — это, так сказать, некий эмоциональный фон. Так что наводимые женщиной с-импульсы не только держат мужчину на какой-то дистанции, но и пробуждают в нем повышенное внимание к источнику и страсть или что-то близкое этому. В отношении единокровных женщин, благодаря иммунитету, это отчасти гасится. А так как у мужчины нет никакого иммунитета к с-импульсам, излучаемым чужеродной женщиной, он предпочтет ее, а не единокровную. Однако здесь перед культурой встала непростая и противоречивая задача: допуская повышенное воздействие на мужчину чужеродной женщины, вместе с тем не дать ей взять верх над ним, особенно в совместной жизни... Можно только удивляться, насколько виртуозно и разнообразно эта задача решалась в культуре! Решалась, разумеется, в интересах мужчин, совершивших «патриархальную революцию». Из множества примеров у разных народов укажем на несколько.

Мужчина и женщина, которые должны были вступить в брак, не имели права видеться до свадьбы. Обо всем договаривались родители и сваты, то есть «представители общественности» (что означало общественную санкцию на брак). Тем самым свадьба и чуть подалее («медовый месяц») позволяли женщине беспрепятственно обрушить на мужа все свои чары, что, однако, и нужно было не защищенному от них мужчине. Затем начинались патриархальные будни, когда женщине полагалось чаровать мужа лишь когда того он сам желал.

Все мы хорошо знаем очень старинный, отчасти существующий до сих пор, обычай какое-то время пребывать в роли жениха и невесты, для чего была придумана помолвка (оглашение намеренья вступить в брак). Помолвка обеспечивает мужчине большую безопасность: жених и невеста, встречаясь, привыкают друг к другу, и у мужчины заранее вырабатывается некий иммунитет к женскому верховодству в будущем браке (в жизни бывает, конечно, и не совсем так). На утверждение превосходства мужчины был также направлен старый, сохраняющийся в некоторых южных странах, обычай брать в жены девочек, по нашим меркам детей. Нужно еще упомянуть похищение невест, «соревнование» с ними (загадки претенденту в сказках) — мужчина должен доказать свое превосходство и только тогда допустим брак. Наконец, такое культурное «изобретение», как разделение между супругами хозяйственно-семейных функций, женская и мужская половины в домах. Все это регулирует контакты в зависимости от желаний мужчины. Упомянем также многоженство и «институт» любовниц. В современном западноориентированном обществе мужчине труднее регулировать в своих интересах женские чары, а женщина вообще не хочет подчинять себя мужчине — отсюда кризис и распад семейных форм. (См. также заметки в рубрике «Мужчина и женщина»).

Далее о другом. Человек, прижившийся в кругу любимого ландшафта, домашних вещей, близких людей, трагически зависит от всего этого — трагически потому, что на ландшафт покушаются разного рода преобразователи, вещи ветшают, люди стареют, что-то уходит в небытие, и незамечаемые, привычные «флюиды», равно как физико-химические влияния, с которыми он сжился, исчезают вместе со своими источниками. Особенно трагично, если психофизиологическая атмосфера деформируется внезапно (а смерть близких всегда внезапна!): человек тогда испытывает страх, недоумение, тоску — потрясающий его долго не проходящий синдром — и не знает, как и где найти спасение. Человек, конечно, догадывается о связи своего состояния со смертью близких, но ему от этого отнюдь не легче, поскольку перемены необратимы, а путь в прежнее наглухо закрыт. Изъятие каких-то влиявших на человека «флюидов», в том числе с-импульсов, не менее болезненно, чем вторжение чего-то нового. Сильнодействующая перемена такого рода неизбежно уязвляет нервы, органы, душу — человек растерянно ищет чего-то, что бы ему помогло, но не находит. Думается, что переживание смерти столь тяжко прежде всего из-за разрушения привычной психофизиологической атмосферы, в какой-то мере обусловленной с-импульсами.

Теперь о добровольном и вынужденном параобщении с незнакомыми, чужими людьми. Как мы не раз отмечали, подобно тому, как человек имеет некоторую возможность ограждать себя и сопротивляться насилию, он обладает физиологическими, психическими и культурными средствами защиты от с-импульсов. У разных людей — в зависимости от индивидуальных отличий, пола, возраста, особенностей окружающей ситуации — эти средства разнятся по избирательности и эффективности. Выше отмечалось, что ради сохранения мира в семейно-родовых группах вырабатывается иммунитет против родовых с-импульсов. Не менее важны физиологические и социокультурные преграды между людьми в больших сообществах, где человеку трудно избежать соприкосновения с незнакомцами и чужаками. Исторически сложилось немало коллективных и индивидуальных средств защиты от чужеродных влияний, особенно в многонациональных городах. В старину, а кое-где и сейчас, городская территория расчленялась на национальные и социальные кварталы. Жители больших городов, как правило, не вступают в беседы с кем попало, детей стараются не пускать одних и не случайно в Европе на людных улицах не видно малышей с родителями. Эти черты жизни в большом городе принято объяснять иначе, но несомненно, что они способствуют ограждению от чужих страхогенных влияний. С этой же точки зрения можно взглянуть на тенденцию иметь отдельные квартиры и дома, личный транспорт, хотя тут действуют и другие причины. Вообще, не исключено, что современная культура с ее эгоцентризмом, «правами человека» и т. п., — культура больших городов, — не в последнюю очередь родилась из-за сгущения посторонних влияний в людских скоплениях.

Так действительно ли очень опасен чужой с-импульс? На этот счет предрассудков гораздо больше, чем фактов. Подозревать всех незнакомцев, в том числе инородческого происхождения, в злых намереньях, конечно же, нелепо. Скорее всего, подозрения связаны с культурным разнобоем. Когда одна культура «засылает» небольшой элемент в другую культуру, эта последняя обычно приспосабливает его к себе, включает в свое «тело», или же отторгает. Но когда происходит мощная диффузия, масштабное проникновение, атакованная культура может разрушиться. Логично предположить, что с-импульсы незнакомцев, вторгаясь в чью-то психосоматическую субстанцию, — еще раз повторим, без заведомо дурных намерений с их стороны, — способны нанести урон реципиенту, его психике и физиологии — урон больший, чем родные с-импульсы. Возможно, так не случится, но заранее этого никто не знает, ни источник, ни реципиент. Особенно боятся контактов с иноплеменниками, поскольку народная память имеет свои счеты. И к тому же автохтонная мифология заведомо приписывает некоторым из них враждебность. Пожалуй, самый экзотический пример такого рода — это недоверие в России к американцам, ибо они являются географическими антиподами.

Остережение контактов с незнакомыми и тем паче чужеродными по-прежнему дает себя знать в культуре. Несомненно существуют личные психосоматические средства защиты от чужих влияний, средства врожденные и благоприобретенные, в отношении чужих они наверняка менее развиты в сравнении с защитой от родных. Однако, об этом мало что известно, отсюда и перекладывание оборонительных средств на культуру. Подчеркнем еще раз, что речь у нас везде идет не об экстрасенсах, гипнотизерах, колдунах — о людях с неординарными качествами, — любой человек является источником с-импульсов, чья сила и вредоносность колеблются в большом диапазоне.

В наше время принято пренебрегать опытом веков и тысячелетий. Многие люди уже не понимают, сколь небезопасны встречный взгляд, пространственная близость, прикосновение. Некоторые дремлют в вагонах метро, не подозревая, что воздействие многократно усиливается, ежели реципиент спит или дремлет (отсюда ночные страхи и стремление гипнотизеров сначала усыпить подопытного). Весьма уязвимы те, кто в присутствии незнакомых людей ест, пьет и, тем более, предается любовным утехам, что нынче столь модно среди молодежи. В старину люди все это знали. Наконец, было бы любопытно исследовать такое средство защиты от беспричинного страха (см. выше), как «воображаемое» объективирование его источника в виде бесплотных фигур, привидений и т. п., что, вероятно, послужило основой представления о духах.

Далее вкратце остановимся еще на нескольких небезызвестных феноменах в истории культур и религий, где проявляется действие с-импульсов.

Известно, что силовые схватки враждебных группировок часто предваряются встречным потоком взаимных оскорблений и угроз. Сейчас это сохранилось в криминальной среде, среди соперничающей молодежи, это можно встретить в семьях, да и где только такого не бывает. В древности обмен поношениями и насмешками был своего рода ритуалом, когда сходились войска. Брань и ругань — обычное сопровождение потасовок во все времена. Иногда, впрочем, дело до драки не доходит — схватка исчерпывается перебранкой, в которой тоже фактически есть победитель. Недаром силовое и словесное столкновение одинаково называлось «бранью».

Полагаем, что насыщенные агрессивными эмоциями словесные перепалки такого рода инициируют органическое и психическое возбуждение, усиливающее эманирование с-импульсов. Чем мощнее такая атака («боевой дух»), тем больше нагнетается страх и появляется сбоев в органике у тех, на кого атака направлена. Словесная брань с древних времен была усвоена культурой в виде обычая и магического ритуала. Ведь культура, кроме форм выражения, ничего не выдумывает подлинно нового — она только обряжает то, что искони присуще человеку, что является проявлением его естественных возможностей и пракультурных побуждений.

Несколько соображений о добровольно собравшейся толпе. Совершенно ясно, что с-импульсы будут возбуждать, расталкивать, разъединять толпу. И, если скопление людей случайно, не мотивировано, срок ее жизни недолог: рассеется, разбежится, в лучшем случае разобьется на небольшие беседующие группки, превратится в «тусовку». Чтобы толпа не распалась, ее должна удерживать и сплачивать одна цель, соблазнительный повод, общий интерес, она должна быть в известной мере заворожена происходящим. Так оно обычно и бывает. Толпа может собраться по разным поводам: поглазеть и посудачить в связи с чем-то случившимся, протестовать, пограбить и погромить (см. книгу Сципиона Сигеле «Преступная толпа». М., 1998), послушать и посмотреть на ораторов или на любимых артистов, поглядеть на представление, в честь чего-либо устроить шествие, продемонстрировать силу и единство и т. д. — все это объединяет людей, заражая одинаковыми чувствами, желаниями, мыслями (о природе такого заражения см. ниже). Этого не произойдет лишь в том случае, если есть угроза жестокого разгона, или людей разочарует увиденное и услышанное, или толпа слишком разнородна.

Социальная (массовая) психология, изучающая феномен толпы, установила, что индивид в толпе ведет себя совершенно не так, как он обычно поступает вне ее наваждения. В толпе он более примитивен, внушаем, чрезмерно возбужден, поддается эмоциям даже вопреки здравому смыслу. Это подчеркивают все исследователи. На наш взгляд, индивид становится таковым как раз в силу воздействия на него с-импульсов: они и возбуждают его, сужая разум, и вселяют скрытый страх, влекущий индивида под защиту той же толпы.

В первых же «теориях толпы» был предложен ряд объяснений необычного поведения в ней индивида и толпы в целом. Уильям Троттер (1916) все выводил из прирожденного стадного инстинкта. Габриэль Тард — из такой же прирожденной способности подражания. Зигмунд Фрейд считает, что толпу следует изучать только в ее связи с «вождем»: индивиды, сделавшие своим «идеалом я» один и тот же объект и вследствие этого в своем «я» идентифицировавшиеся — это и есть толпа. Мак-Дугал (1920) в своей теории особое внимание обратил на тот достаточно достоверно установленный факт, что одним из, как он считает, «самых удивительных и важных феноменов массы является повышение эффективности, вызванное в каждом ее члене». Мак-Дугал объясняет это эмоциональным заражением и своего рода взаимной индукцией: возбуждение, передаваемое реципиентам, возвращается к его источнику и еще больше усиливает его собственное возбуждение. Кроме того, «масса производит на отдельного человека впечатление неограниченной мощи и непреодолимой опасности» (выделено нами — Л. В., А. М.). То, что человек часто ведет себя активнее в присутствии других, впервые стало предметом исследования благодаря Норману Триплету, наблюдавшему за велосипедными гонками (об этом см. в книге Дэвида Майерса «Социальная психология». СПб, 2000). Майерс указывает на то, что в присутствии других людей усиливается потоотделение, учащается дыхание, усиливается мышечное напряжение, повышается артериальное давление и частота сердечных сокращений. И — вот что интересно — при возбуждении быстрее и правильнее решаются достаточно простые задачи и принимаются простые решения, а со сложными все наоборот.

Все видные социопсихологи отмечают у «человека толпы», или «человека в толпе», неспособность к восприятию сложных мыслей, «грубые чувства», а в центре этого синдрома — возбуждение. Чтобы как-то связно осмыслить эти факты, Дэвид Майерс даже высказывает мысль о наличии врожденного механизма социального возбуждения (указ. соч., с. 362). Так может, в этом механизме как раз используются с-импульсы? В толпе их действие должно быть особенно весомым. Выводя «человека в толпе» — реципиента из присущего ему индивидуального режима психофизиологического функционирования, с-импульсы других людей инстинктивно вынуждают его защищаться, автоматически включая гомеостатические механизмы на уровне физиологии и психики. Что и выражается в активизации, напряжении, возбуждении, мобилизации эмоций, и все это пропитано страхом, скрытым или явным. Последнее как раз и было подмечено Мак-Дугалом, охарактеризовавшим влияние «массы» на отдельного человека как «впечатление... непреодолимой опасности». Эмоциональный накал вместе с «взаимной индукцией» также легко объяснить, если представить множество теснящихся людей, обменивающихся «ударами» с-импульсов...

Еще несколько предположений о «заражении», «подражании» и «внушении». Ряд соображений указывает на то, что потенциал с-импульсов зависит от психофизиологического состояния источника, вернее, от динамики этих состояний. Волнение, растущая концентрация психики на едином желании, значительные изменения кровяного давления и т. п. у источника — все это сказывается на потенциале (силе) его с-импульсов и затем отражается на состояниях реципиентов. А именно, отражается таким образом, что их психофизиологические состояния в известной мере, пусть и очень неточно, копируют динамику состояний источника. А отсюда, кстати говоря, и ответная атака с-импульсов со стороны реципиентов («взаимная индукция» по Мак-Дугалу). В результате происходит лавинообразная реакция со всеми известными последствиями в виде «заражения», «подражания», «внушения», «вовлеченности» и т. д. В своем роде замечательно и то, что из этой гипотезы вытекает ведущая роль самых неуравновешенных, страстных, обремененных психосоматическими болезнями, — эти люди должны задавать тон, так как они источают самые действенные (для других организмов) с-импульсы.

Еще одна тема, на которой стоит остановиться, это загадочное, но вполне реальное явление — общение, вернее, параобщение с умершими. Тут страхов поболее, чем где-либо еще. Не порождаются ли эти страхи с-импульсами или другими, подобными им, «флюидами», исходящими от мертвых? (см. наши заметки «Связь с умершими», «Страх как пракультурный феномен. Страх перед начальством»). Человек может общаться с умершими в той мере, в какой ему ведомо чувство смерти. Наверное, у каждого человека есть интуитивно-личное знание о смерти, знание, правда, чаще всего скрытое от него самого, но тем не менее в чем-то проявляющее себя. Оно отличается от знания смерти «вообще», о смерти как биологическом и социокультурном феномене. Открытие глубинной связи между безотчетным, беспричинным страхом и смертью принадлежит Мартину Хайдеггеру. Интуитивно-личное знание о смерти опирается, как нам думается, на собственный опыт, — а именно на испытанные страхи. В избытке человек подвергается страху в раннем детстве, когда впервые попадает в мир взрослых, наводящих на него потоки с-импульсов. Поэтому уже ребенку знакомо ощущение смерти. Все люди, с которыми ему приходится сталкиваться, — носители его смерти. Потом эту догадку он старается скрыть от себя.

Некоторые дети даже навязчиво размышляют о ней и по большей части приходят к убеждению, что они-то никогда не умрут, а ежели и умрут, то смогут со стороны наблюдать свои похороны и, конечно, раскаяние обидчиков, которых у ребенка предостаточно. На наш взгляд, эти убеждения и фантазии есть не более чем способ противостоять страху. Немалый «опыт смерти» накапливается в течение жизни, особенно при переживании травм и ран и когда человека настигают старческие недуги. Мучения и страдания — это воплощения страхов, преследующих нас призраков смерти. Всякого рода боязнь обогащает указанный опыт, заметную роль в этом играет боязнь за близких людей, — как бы чего с ними не случилось, — эта боязнь провоцирует послушное ей воображение: ужасаясь смерти близких, оно подсовывает сознанию именно образы их смерти... На эту тему можно бы еще немало добавить дискуссионного. К примеру, церковноориентированный человек скажет, что детское убеждение в собственном бессмертии доказывает действительное бессмертие души, а настроенный совсем иначе культуролог и психолог заметит, что догмат о бессмертии души пророс из детского стремления преодолеть страхи. Ну что же, у каждого своя правда, свой «дискурс»...

Предположение о том, что интенсивность с-импульсов источника обусловлена колебаниями его психосоматики, и что это вызывает аналогичные колебания у реципиентов, в некоторой степени могло бы послужить объяснению того, что можно назвать религиозными движениями (что отнюдь не означает игнорирования иных факторов). Приведем два примера. Святая Клара Ассизская была духовной дочерью подвизавшегося в тех же краях святого Франциска. Когда ей было 19 лет, она убежала из дома и Франциск постриг ее в монахини. Иноческая жизнь Клары целиком заполнена церковными службами, молитвами, строгой аскезой, помощью больным и бедным. Следуя своему учителю, она видит в бедности величайшую добродетель, так как и Христос был беден. Она не осуждает богатых и не призывает к бедности мирских людей — она желает быть бедной сама и к тому же призывает только своих монастырских подруг. Но «движение кларисс» вдохновлялось не столько этим призывом, сколько личностью самой Клары. Через 16 лет ее служения в Италии будет уже 25 монастырей кларисс, а после ее смерти во всем мире было уже не менее 130 таких обителей. Второй пример — из истории русской святости. У преподобного Сергия Радонежского было множество учеников, впоследствии возглавивших более двух десятков монастырей. Как истинный монах, целиком вручивший свою жизннь Богу, он учил своих духовных чад целомудрию, нестяжательству и послушанию. Однако тому же, каждый в свою духовную меру, учили и другие игумены и опытные старцы — ведь в то время русское монашество имело за плечами уже около четырех веков. Но св. Сергий учил еще постижению великой тайны христианства — постижению Святой Троицы. А раскрывалась эта тайна в его личной святости.

И св. Клара, и св. Сергий, и сотни других святых привлекали последователей не «идеями», лозунгами и прочим в таком роде, а силою своей преображенной души и плоти. Та атмосфера, которая окружала их, преображала и их верных последователей. Чем глубже святость в человеке, тем решительнее он отделен от всех остальных, но и тем могущественнее воздействие его святости на ближних и дальних... Имеют ли к этому отношение с-импульсы? Какое-то отношение, пожалуй, имеют. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что со смертью святого, даже при наличии его мощей, век от века тускнеет его духовное наследство.

Небольшое резюме по поводу связи с-импульсов с пракультурными установками (комплексами). Несомненно, что с-импульсы играют ведущую роль в реализации установки на изоляцию. Дело выглядит так, что торжественно провозглашаемые права человека, вообще гуманистическая доктрина, как и требования суверенитета сообществ разного рода, лишь культурно закрепили, расширили и «оформили» прирожденную биологическую способность человека излучать (эманировать) с-импульсы. А тот исторический факт, что указанные новации в культуре получили развитие на Западе последние несколько столетий, объясним бурной урбанизацией, особенно ростом многолюдных больших городов и мегаполисов. Там же, где такие новации отстают от урбанизации, крайним формам межындивидного отталкивания препятствует силовая ветвь государства. Мы также рассмотрели те случаи, когда действие с-импульсов в конечном счете способствует отождествлению индивидов (последние примеры из церковной истории). Следует обратить внимание и на связь с-импульсов с установкой на превосходство. Как мы видели, с-импульсы могут нагонять страх и подчинять, — но что еще нужно для превосходства?..

См. также: