О некоторых пракультурных аспектах русской истории. Изучая нравы, ценности, ведущие интересы, стереотипы поведения и т. п., иными словами, культуру какой-либо общности или народа в целом в синхроническом срезе, то есть в пределах небольшого диапазона времени, можно попытаться выяснить их связь с теми или иными пракультурными установками. Возьмем, к примеру, наблюдаемое в больших русских городах, особенно из-за культурного кризиса в последние годы, массовое подражание Западу в одежде. Даже старички натянули укороченные штанишки, и старушки обтянули разнокалиберные зады и, к тому же, их более не смущает цветовая пестрота. Лет 15 назад ничего подобного не было. И это при всеобщем мнении, что Запад — это большая бяка! Подражание, как хорошо известно, это древнейшая, часто бессознательная, установка. Она способствует отождествлению (сплоченности, единству) внутри сообщества, как в плане диахроническом (связь с прошлым), так и в синхроническом. И в такой ее роли она выступала тысячелетиями. В современной России подражание Западу пожилого контингента, как и всякое подражание, работает на отождествление в синхронном разрезе, однако не с Западом, а со своими же — с теми, кто помоложе, но связь с прошлым — пока что — разрывает. Что же до одновременного нагнетания антизападных настроений, то разгадку этого феномена мы уступаем социопсихологам. Заметим лишь, что подобное случается не впервые. Похоже, что «с кем подерешься, от того и наберешься» — разве Штирлиц, со всем его германским шармом, не покорял сердца советских людей? Как говорилось, подражание есть мощнейшее средство единения. В России, помимо естественного проявления этой установки в народе, она действует и на уровне власти, которая, выбирая простые методы управления, очень склонна к повсеместной унификации, если можно так выразиться, к подражанию самой себе. На что указывали славянофилы и почвенники в 19 веке, и что было налицо в советское время. Приводило же это к блокированию новаций, к крайне медленному откликанию на вызовы времени. Выход из положения обычно находили в заимствованиях из Запада, который всегда, благодаря уплотненному разнообразию, развивался более динамично. Однако Россия не похожа на Европу, разве что есть нечто общее с ближним зарубежьем и славянскими Балканами. В результате заимствования плохо прививаются, с искажениями, а то и наносят вред.

Средние люди обычно подражают персонажам (реальным и вымышленным) с их образом жизни, обладающим высоким культурным статусом, а в наше время также «массам», которые наследовали свой статус от «народа». При этом подражание выступает в качестве механизма приспособления (адаптации) к определенной культурной среде: в результате подражания среда становится более приемлемой для индивида и индивид более приемлем для этой среды.

Следующий, более сложный, пример — из 16 века, когда произошло одно из самых разрушительных посягательств на русскую культуру, которая под влиянием христианства преобразовывалась с 11 по 15 вв. Возглавил противокультурный террор, после смерти царицы Анастасии, царь Иван Грозный. Носителями преобразованной русской культуры той эпохи, эпохи преддверия и становления царства, была боярско-княжеская знать с ее окружением и церковная элита. Это была по-своему цельная культура, определявшая русское бытие, но как бы уже завершившаяся. Наиболее заметные, сохранившиеся в памяти потомков, представители этой культуры — князь Андрей Михайлович Курбский, митрополиты Макарий и Филипп, игумен Соловецкого монастыря Иаков, Иосиф Волоцкий, князь-инок Вассиан Патрикеев, Зиновий Отенский, Сильвестр, роды Шуйских, Колычевых, Борецких, Одоевских, Глинских, Ряполовских, Ростовских, Воротынских, Бельских, Старицких, Юрьевых, Мстиславских и др. Ощущение того, что завершился огромный период, порождало чувство некой пустоты и потому ожидание чего-то нового, предназначенного ее заполнить. Не случайно в это время роль нового берут на себя ереси, радикальные идеи, ожесточаются внутренние раздоры и на Русь как будто надвигается Европа. Она проникает в западно-русские земли в виде унии, в Москву из Рима привозят для Ивана Третьего византийскую принцессу, Московский Кремль отстраивают итальянцы и немцы, сборник библейских книг, не переведенных с греческого, переводится на русский язык с латинского доминиканским монахом Вениамином, его же перу принадлежат распространявшиеся в Новгороде сочинения католической направленности, в которых «греци, русь и латини» в одинаковой мере объявляются христианами. Да и сама идеология царства, наконец заполнившая культурную пустоту, лишь по видимости принята от дедов и прадедов, на чем настаивал молодой князь Иван, — в действительности она приходит из Европы, что позже окольно признает русский царь, возводя свою генеалогию не только к Рюрику и Прусу, но и к самому кесарю Августу. В «дипломатической» переписке царь замечает, что он не русский. Якобы от обид покидая Москву, он возвращается в нее изменившимся даже внешне, временно сажает на царский трон татарина Симеона Бекбулатовича, выделяет себя и верных ему приспешников «опричь» остальной Руси, на которую обрушивается как разбойник и захватчик.

С древнейших времен так повелось, что основатель новой формы властвования, новый «вождь» приходит откуда-то, как бы извне, а ежели так не совсем получается, то во всяком случае ведет себя подобным образом и демонстрирует некоторую отделенность от подданных, суровость по отношению к ним, как к чужим. Начало было положено Иваном Третьим, его внук Иван Грозный использовал для утверждения царского достоинства все возможные и невозможные средства. Иван Третий воевал Тверь, Псков, Новгород и другие земли по праву сильного, по представлениям того времени, праву исконно присущему князю. Иван Грозный добавляет к этому праву убеждение в том, что отныне Русь — это царство, в котором он абсолютный властитель, и все, от мала до велика, обязаны ему беспрекословно повиноваться. При Иване Грозном стало почетным любому боярину и князю именоваться слугою государевым — так полагал самодержец, и, кто по собственной воле, кто втайне гневаясь, соглашались с этим.

Но почему же царь действовал с такой непримиримостью и жестокостью, казнил именитых и знатных людей сотнями, а счет убиениям тех, кто поменьше, вообще никто не вел? Неужели так много было противлений, заговоров и предательства, в чем их обвиняли? Историки не раз указывали на надуманность, прямую ложность таковых обвинений, однако сама постановка вопроса неправомерна. Культура той, а тем паче предшествующей эпохи не вменяла в вину князю, боярину «отъезды» в другую страну, к другому государю, сговор с ним отъезчики не расценивали как предательство, измену — это было их право, как и право судить и карать людей в своей отчине и в своем уделе. Великий князь Московский, а затем царь стремились лишить княжеско-боярскую знать этих прав. Таким образом, московские властители разрушали устоявшуюся, выработанную веками культуру, обнимавшую своими представлениями, нормами и обычаями этикет взаимоотношений, права, экономическую, социальную и политическую стороны жизни, религиозную трактовку грехов и добродетелей. Начиная с Ивана Третьего и особенно при Иване Грозном разрушение этой культуры осуществлялось не только отказом следовать ей, считаться с нею, но и физическим уничтожением главных и наиболее авторитетных носителей этой культуры. Вот это и есть основная причина учиненных репрессий и террора, неважно, сознательно делалось это или бессознательно — под влиянием темных установок. При этом жестокость и размах репрессий при Иване Грозном были обусловлены прежде всего патологическим нравом царя, а не объективной ситуацией.

Сталин, задумавший завершить создание государства на абсолютно новых основах — террора и лжи, безмерно чтил Ивана Грозного, чутьем понимал руководившие им мотивы. Возможно, понимал и то, что деяния первого самодержца имели своею целью не «собирание Руси», как упрямо твердят историки, а в первую очередь искоренение образа жизни, культуры правящего слоя вместе с живыми носителями. Правда, прилежный ученик царя Ивана Васильевича, Иосиф Джугашвили, пошел дальше своего наставника, обрушив дикие репрессии не только на правившую партию с ее русско-еврейско-кавказским «революционным романтизмом», но и на все остальное население. Тут он шел по стопам «великого Ленина» и «ленинцев», продолжая разгром и уничтожение прежней русской культуры — дворянской, крестьянской, интеллигентской, зажиточных городских слоев, что проще всего сделать изымая ее носителей. Сталин выдвинулся и присвоил всю власть потому, что был самым подходящим исполнителем вышеозначенного пракультурного обыкновения: исторический «новатор» приходит как будто извне. Помимо страстной жажды превосходства, — это человек в своей внутренней сути инокультурный, начиненный почерпнутыми откуда-то убеждениями, презирающий наличную действительность. Страна, куда он приходит, для него во многом враждебна, а люди лишь материал с изрядным количеством отходов. Маньяк с неограниченной властью намного превзошел то, что от него требовало пракультурное обыкновение. После Сталина на эту роль уже никто не тянул... Но это и не требовалось, ибо дело было сделано.

Большой интерес представляет прослеживание трансформаций пракультурных установок в разные эпохи у разных народов. Выявляя эти установки, мы тем самым эксплицируем ядро культуры и получаем основу для изучения исторической ситуации. Поскольку именно это ядро предопределяет политические события, особенности развития экономики, изменений быта, перемены в национальном характере. С этой точки зрения русская история время от времени сворачивает в сторону, становится на новые стези в результате победы над прежней культурой. Борьба с древнерусской культурой вчерне завершилась в середине 18 века, а началась она в конце 15 века. В течение этого исторического промежутка вытеснялся из общественной жизни и отвергался образ жизни, выработанный пятивековой христианизацией. В основной массе населения он вызывал уважение, почитался, его старались придерживаться — «жить по старине». Его пытались осмыслить в целом и закрепить «на бумаге»: упомянем хотя бы «Просветитель» прп. Иосифа Волоцкого, появившиеся с 16 века иконописные «подлинники» (образцы изображений), творчество кн. Андрея Курбского, «Великие четьи-минеи» митрополита Макария, «Домострой» Сильвестра. Древнерусская культура как «продукт» истории обрела законченные формы, но жизнь не может остановиться даже тогда, когда у нее уже нет внутренних стимулов к движению: неизбежно появляется что-то новое, то ли со стороны, то ли как незаконорожденный выкидыш. Новины вызывают протесты, но какие-то оказываются слишком цепкими, а когда их вводит обладающая достаточной силой власть, сопротивление пресекается плахой.

Противокультурный погром задел прежде всего владетелей вотчин и уделов. Привыкшие к неограниченной свободе в своих владениях, к постоянству своего положения, к необременявшим запретами старинным обычаям, к неотчуждаемому родовому праву на земли (разве что ее присвоит силой такой же как ты) — привыкшая к этому знать первая встретилась с могучим противником — великим князем Московским, а затем и царем. Их противник, казалось бы, был таким же, как они, был из той же среды, — таким, да не таким! — ибо вотчиной своей объявил всю Русь, до самой литовской границы, а на севере, востоке и юге без всяких пространственных ограничений. Победа над знатью выразилась в том, что отныне неограниченная свобода есть только у царя, постоянство свойственно только самодержавному государству, а земля, кто бы ею ни пользовался, в конечном счете принадлежит тому же государству, а не отдельным лицам или родам. Все это — свобода, постоянство, земля — относится к древнейшим пракультурным ценностям. Но социокультурная роль этих ценностей, их реальное содержание в конкретных ситуациях коренным образом изменились, а вместе с этим стала мучительно трансформироваться вся русская культура.

Почти одновременно с аристократией Иван Грозный стал «разбираться» с церковными делами: вмешательство в жизнь монастырей, в глубинные вопросы веры и благочестия, в управление Церковью стало еще одной приметой царствования, сферой интересов российских самодержцев (первые попытки здесь также принадлежат Ивану Третьему). Вскоре, к концу 16 века, утрачивает свободу и право на землю крестьянство. В 17 веке схожие путы налагаются на городское население. Теперь всем живущим в российских пределах, кроме самодержца, полагается исповедовать подчинение — это тоже пракультурная установка. А несогласные отбегают за кордон и в местности, куда не дотягивается державная длань. Важные перемены наступят позже, в эпоху «просвещенного абсолютизма»... чтобы в 20 веке вновь вернуться к подчинению и бесправию.

В русской истории историки давно вычленили три периода: Древняя Русь, Московское царство, Петербургская (имперская) эпоха; сейчас можно еще добавить Советский период. Это, конечно, грубоватое членение, но для начала сойдет. На наш взгляд, каждый из периодов характеризуется специфичной культурой и пракультурным ядром, а все остальные его черты в большой мере производны. Между тем культурная сторона, за пределами искусства и чистой этнографии, осмыслена сравнительно очень мало. Серьезные обобщающие и широко развернутые во времени работы можно сосчитать по пальцам. Видимо, из-за того, что профессиональные историки предпочитают держать синичку в руке, а не обозревать журавля в небе. Тщательное исследование пракультурных аспектов помогло бы подвести к более четким обобщениям, а возможно, и к более обоснованной периодизации.

Во второй половине 16 века и первой половине 20-го России не повезло. Это были периоды культурных кризисов, связанных с одряхлением прежних социокультурных устоев, включая государственные формы. В это время нашлись люди, сочетавшие в себе трусость и кровожадность, — люди, для которых добить слабеющее и растерянное — высшее наслаждение. В них бродили всевозможные пракультурные страсти, в первую очередь жажда превосходства и любование красотой жертвоприношений. Увы, коварство богини Клио заключалось в том, что некоторая часть подданных вполне разделяла упомянутые страсти со своими правителями — и поэтому им многое удалось...

См. также:

• Рубрикатор тем «Гуманитарного синтеза»