Еще о «воле к смерти» в связи с отождествлением. У человека есть способность отождествлять себя с другими людьми, с предметами, с природными объектами и т. п. Возможно, это самая фундаментальная способность, имеющая важнейшее значение в нашей жизни и вообще в человеческом мире. Заимствование чужих мыслей, убеждений, манер, чаще не осознаваемое, самый простой, можно сказать, примитивный факт из этой области. Любовь — к кому-либо, к чему-либо — целиком замешана на той же способности. Как и искусный труд и творчество: умелец и творец несомненно отождествляются (хотя бы отчасти) с тем, что они создают. В каком-то условном смысле тут можно говорить о том, что созидаемое творится по подобию создателя. Но если, скажем, во мне есть какая-то «воля к смерти» (которую я, как правило, не осознаю), то я, хочу я того или нет, вкладываю ее в тот «объект», с которым отождествляюсь, следовательно, я и ему, пусть совершенно бессознательно, желаю смерти!

А теперь конкретнее. Желание умереть вместе с любимой (любимым) слишком известный факт, чтобы что-то еще добавить. Ромео и Джульетта, Гитлер и Ева Браун, Геббельс с женой и детьми — ну, наверно хватит. Есть и кое-что посерьезнее: «Смело мы в бой пойдем / За власть Советов / И как один умрем / В борьбе за это», — пели красные; «Смело мы в бой пойдем / За Русь Святую / И как один прольем / Кровь молодую», — пели белые. А вот какие стихи сочинил эмигрант В. С. Печерин (1807—1885): «Как сладостно отчизну ненавидеть / И жадно ждать ее уничтоженья...» В действительности та же жажда обуревала народовольцев.

Царь или вождь в какой-то мере отождествляет себя с народом. Не исключено, что Джугашвили был подвержен сильной «воле к смерти» и переносил ее на своих соратников, на свою партию, на страну и народ, которых ощущал как свою собственность. Бандитские натуры наверняка руководимы таким синдромом. Потому они не жалеют ни себя, ни других.

Свойственное уголовной среде членовредительство («мастырки») и прочее в таком роде — из той же песни. Немного в сторону: знаменитое «После нас хоть потоп» Людовика Пятнадцатого, пожалуй, не от эгоизма короля, а совсем от обратного чувства. Есть свидетельства о последних днях Гитлера, когда он говорил, что Германия должна погибнуть вместе с ним. Среди первой когорты большевиков было много таких, в ком «воля к смерти» определяла все их действия по отношению к стране, с которой они себя отождествляли. Последний царь, может быть, предчувствуя расправу еще до отречения, потому и отрекся, чтобы не навредить России (смерть царя приводит к гибели страны, а смерть «гражданина Романова» безопасна для нее). Недаром при кончине короля кричали: «Король умер, да здравствует король!» — ничего не поделаешь, пракультура...

См. также:

• Рубрикатор тем «Гуманитарного синтеза»