Об устоях культур и религий. Культуры и религии могут функционировать как общественные (коллективные, массовые, официальные), но и как личные, то есть специфические у каждой личности. В большинстве случаев между личными и общественными культурами (религиями) имеются несовпадения, даже изрядные расхождения.

Когда люди обнаруживают что-либо устойчивое, долговременное, достаточно постоянное — подлинно опорное, они стараются найти удобные способы войти с ним в связь, чтобы можно было опереться на него, иногда попросту использовать. Это могут быть материалы, природные объекты, технологии, предметы, артефакты, стереотипы поведения, общественные, семейные и государственные институты, идеологемы и мифологемы, представления, убеждения, понятия и т. д. и т. п. Фундамент, на котором вырастает тот или иной образ жизни, та или иная общественная и личная культура (религия), обычно включает в себя достаточно постоянные элементы, а ежели таковые в нем отсутствуют или они бездействуют, то он сравнительно быстро разрушается вместе со своей надстройкой. Устои культур (религий) — это всегда жизненные опоры, той или иной силы.

Наивысшую ценность в ходе истории приобретают такие опоры, которые не только прочны, но имеют как можно больше приложений, применений, функций, полезных возможностей. Иногда это второе свойство опор — многоприменимость — оказывается не менее предпочтительным, чем постоянство. Чем активнее люди расширяют свое присутствие в мире, тем для них важнее подобные опоры.

Камень, крепкое дерево, потом металлы с незапамятных времен заняли исключительное место в материальной, а затем и в духовной культуре. Сакральные сооружения, статуи, идолы, служившие объектами поклонения и обещавшие помощь, не случайно делались из прочного камня и прочного дерева, а мелкие сакральные предметы и оружие, которое всегда имело сакральное значение, по мере освоения металлургических технологий, — из разных металлов. В старину (а отчасти и поныне) сакральный статус имели жилые дома, поселения, города. Совершенствованию обработки материалов — вспомним свойство многоприменимости опор — уделялось не меньше усилий, физических и умственных, нежели их добыванию.

Мифологема священности (сакральности) наделяет священное неприкасаемостью, самозащитой от дерзких посягательств и осквернения, что не исключало его охранения. Последнее, впрочем, когда-то имело не столько практическое значение, сколько ритуальное, — было свидетельством священности охраняемого (так, в частности, охраняли русских царей). Приписываемая священному способность самозащиты и вообще исходящая от него сила рождает страх. Священное всегда считалось опорой, и наоборот: заслужившая признание опора официально или неофициально сподоблялась священного ореола. Общественный или государственный деятель, приобретший большой авторитет, иногда превращался в сакрализованного вождя (Ленин, Сталин, Гитлер и т. д.); священными особами официально почитались монархи. Сакрализуется, чаще всего неофициально, тайное, невидимое, но существующее, фактически или по убеждению. На этом в значительной степени базируются мифологии и религии, в какой-то мере колдовская и магическая деятельность, отсюда же страх перед «спецслужбами». Бывает и так, что нечто похожее на сакральный статус присваивается замкнутым, в известной мере отделенным от прочих сообществам: военным, социокультурным, например, пролетариату (марксизм), партийным, властным структурам, а также писателям, художникам, ученым, артистам. Предполагается, что им свойственны особые миссии, без чего люди, народы, сама история якобы не могут существовать. Фактически положительная опорная роль этих сообществ, как правило, преувеличивается, от чего выигрывают прежде всего они сами.

Устои культур (религий) всегда сакрализованны, часто вне собственно религиозного контекста. Подчеркнем, что «священное», по своим функциям и характеру, присуще далеко не только религиозной сфере. Сакральное может быть позитивным и негативным. Дьявол, по-своему, так же сакрален, как Бог, — поэтому, согласно христианскому учению, в «конце времен» (см. «Апокалипсис») дьявол будет навсегда препровожден в «озеро серное и огненное», но не уничтожен. Время от времени, отнюдь не случайно появляются религии (например, манихейство) и секты, для которых дьявол значим не менее Бога, а иногда и поболее. Сакральность когда-то вообще не мыслилась только в положительном ключе — она свидетельствует прежде всего о неприкосновенности и силе; в «конце времен» дьявола побеждают не люди, а побеждает Бог.

Поклонение идолам и статуям как таковым когда-то должно было потерять смысл, поскольку невозможно было скрыть их порчу и разрушение. Поэтому все больше брали верх религии, в которых источником жизни и смерти выступали божества — сами по себе невидимые, но способные воплощаться в вещественные формы. Впрочем, для них это было необязательно (поначалу они не могли отделяться от этих форм, пережитком чего как раз и является временное воплощение). Возникает представление о некой невещественной субстанции, свойственной божествам, душе и некоторым существам, — то, что называют духом, духовным. С духовным и впрямь смерть не может сладить (но оно может претерпеть порчу — согласно христианскому учению). Божество как духовная субстанция гораздо опорнее, независимее, надежнее какого-нибудь идола.

Первоначальные религии, видимо, были единобожными: каждое племя, каждый род, даже семья имели своего покровителя. Но развитие в сторону «многоприменимости» (см. выше) неизбежно привело к многобожию. В политеизме божества, в качестве «пережитка», еще опекают племена и роды, но они получают и другие, внеэтнические функции, как бы социокультурного свойства (охота, ремесло, война, скотоводство, земледелие и т. д.). Теперь язычник стал опираться на весь пантеон божеств. В теистических религиях Бог может все, он всесилен во всем — поэтому приверженность такому Богу, рано или поздно, должна была устранить политеизм, сохранив, однако, некоторые его черты. Что вполне естественно, поскольку такое грандиозное явление, как политеизм («язычество»), не может так просто исчезнуть. Тем более, что неверие в существование языческих божеств не выдерживает критики. Политеизм не мог «конкурировать» с Богом еще и потому, что деятельность языческих божеств была весьма конфликтной внутри самого пантеона (что отражено в мифах и на что обращали внимание первые христианские писатели). Теистические религии, имеющие опору в Боге, — это явление не только вчерашнего дня, но сегодняшнего и завтрашнего. Очевидная для многих верующих надежная опора в Боге (в земной и потусторонней жизни), конечно же, не просто представление, а истинная и в некотором роде высшая реальность. Подчеркиваемая теистическими учениями неизменность и вечность Бога вполне отвечает тому, что можно требовать от идеальной опоры, идеального устоя. То, что он существует не как мечта, а в действительности, — самое важное открытие в истории человечества. Христианство занимает особое место среди теистических религий. Оно призывает верить не только в вечность духовных начал, но и вещественных, которые преобразятся в «конце времен» в результате всеобщего Воскресения.

Древние философы только тем и занимались, что искали неуязвимые первоосновы мироздания и жизни, считая их неизменными. Одни усматривали их в математических законах и сущностях, другие в физических элементах, третьи в понятиях (идеях).

Поиск постоянства в практической сфере стимулировал дискретизацию — «расчленение» мира на вещи, предметы, объекты, которые тем самым приобретали некоторую определенность, неизменность. Поверхностные умы сделали из этого вывод, что опираться можно и на сугубо вещественные реалии — так появились учения и культуры, отвергавшие Бога, и в силу этого настолько кратковременные, неустойчивые, что человек не поспевал вслед им перестраиваться.

Спорадичность культур и религиозных воззрений (протестантизм) добавила энергии пракультурной установке на обособление — индивидуализацию: постоянство пытаются найти в самом индивидууме. Может ли человек опираться на самого себя в самом узком смысле своей самости? В самом деле, в каждом человеке есть нечто отличающее его: темперамент, некоторые черты характера, привязанности, склонности, болезни, способности, теснейшим образом связанные с личной культурой. Правда, по мере взросления и старения все это может изрядно меняться, но хоть что-то должно же оставаться... Но пока что, кажется, никто вполне убедительно не определил, что же это такое. Может, это чисто духовная «искра Божия», про которую и сам ее обладатель ничего толком сказать не может, но чувствует, что она в нем есть? «Мир становится призраком, а человек постоянством и твердою ценностью» (А. П. Платонов). Во всяком случае, то, что некоторые люди и в самом деле как будто способны стать своей опорой, это вроде бы факт. Или это только так кажется?..

Когда призывают положить в основу жизни «духовные ценности», то это продиктовано желанием постоянства культурных устоев, да и самой культуры. Но «духовное», причем положительно «духовное», не враждебное людям можно найти только в божественном мире теистических религий, а отчасти, возможно, в просвещенном язычестве античного типа. Иногда полагают, что аналог духовному открывает наука — в неизменных законах природы. Попытки строить только на этом культуру предпринимались не раз и еще будут предприниматься. Но прямое следование «законам природы» волей-неволей возвращает человека к докультурной эпохе: человек превращается в умное животное, но не более того. Кому-то это может нравиться, но история наверняка не пойдет этим путем, отдельные общины — возможно, да и то кратковременно. Ведь для того чтобы следовать «законам природы», их нужно изучать, а функционирование науки, теоретической и экспериментальной, вряд ли осуществимо вне современной цивилизации.

Есть и попытки выстраивать культуру на символах и реалиях искусства, элитарного или (и) массового. Явно или прикровенно оно «эксплуатирует» такие непреходящие реалии, как смерть, любовь, страдание, радость. Когда искусство не отрывается от религии, как было очевидно, скажем, в эпоху Ренессанса, в средневековом и античном искусстве, то смерть, любовь, страдание и т. д. окрашены и осмыслены религиозной духовностью, что возвышает указанные реалии и способствует их сакрализации в христианском контексте. Если же произошел отрыв, то искусство сакрализует все эти реалии в заземленном, «естественном» их бытовании. Сделать это не просто, как не просто обыкновенную землю представить золотой россыпью. И чтобы этого добиться, искусство по-всякому изощряется: вводит ретроэлементы, возбуждает страсти, эстетизирует что ни попадя, даже физиологию, камуфлирует свои реалии абстрактными символами и т. д. Благодаря переменчивости форм, способов выражения искусство включается в чехарду, в «прогресс» современности, в то же время опираясь на те же самые извечные реалии. Поэтому нынешние культуры (особенно западные) в значительной мере базируются на искусстве (их даже считают синонимами). Искусство, во всех его видах, занимает столь большое место в современной культуре, что в качестве одного из своих средств оно стремится поглотить и религию.

Что же собою представляет современная культура? Человек вовлечен в «прогрессирующую» жизнеобеспечивающую, производственную и социальную, технологию, и вместе с потребляемым и отчасти направляющим его искусством это воспринимается как современная культура.

Таким образом, отодвинув на второй план христиански осмысленную сакрализацию своих устоев, культура (западная и отчасти русская) «использовала» для этой цели те, зародившиеся еще в 17 веке, направления в искусстве, которые сумели придать эстетическую привлекательность естественным, почти «дочеловеческим», извечным жизненным реалиям (смерть, любовь, страдания, радость, жертвенность, привязанность, агрессивность и т. д.). Это позволяет культуре строить себя не «на песке», а на более твердом основании. Что касается смены, соперничества, бурного и краткого существования множества школ, направлений, художественных приемов и т. п. в истории искусства за последние четыре века, то, на наш взгляд, это обусловлено стремлением представить те самые реалии «в наилучшем виде», не уронить их в сравнении с прошлыми эпохами, коротко говоря, сакрализовать эти реалии эстетическими средствами. Последним подъемом христианского искусства был, вероятно, отчасти Ренессанс, сначала в Италии, потом в других странах; в России это была иконопись, своеобразная церковная архитектура, религиозно ориентированная литература до 17 века.

Всевозможные жизнеобеспечивающие технологии также занимают почетное место в современной культуре, и опять-таки благодаря той же двойственности — сочетанию неких извечных реалий с «прогрессивностью». Потребность в пище, жилище, защите от стихий и врагов, потребность в совместной жизни, в освоении мира, в общении и т. д. (равно как и упомянутые выше реалии) всегда, в большей или меньшей мере, существовали, но в религиозно оснащенных культурах усилия по их удовлетворению соединялись с религиозными чувствами, с религиозным пониманием и религиозными обычаями. В современной культуре нужда только в технологических знаниях и умениях. Постоянство указанных потребностей, как и всякое постоянство, дает стимул к их сакрализации, что, кстати говоря, с успехом осуществляли так называемые языческие религии. В христианстве это тоже есть, но в гораздо более сдержанном виде. Современные технологии, с привлечением искусства, сумели также сакрализовать их. Как это делается — особая, весьма любопытная, тема (тут не только реклама), но мы не будем здесь на этом останавливаться. Современные технологии сумели не только придать потребностям новый сакральный статус, но и сочетать это с непрерывными новациями. И именно это сочетание позволило этим технологиям играть значительную роль в культуре. Нынешний «культурный человек», не хуже рыцаря, навесил на себя «железки», и вообще не мыслит свою жизнь вне все новой и новой техники.

В связи с изложенным, выскажем следующее предположение. Наблюдаемый уже несколько веков все убыстряющийся динамизм культур и самой истории вызван именно динамизмом в сферах искусства и технологий. А причина последнего, как мы указывали, продиктована поиском средств, способствующих сакрализации перечисленных выше потребностей и реалий.

Реалии, которые служат неизменными темами и предметами искусства, основные потребности, удовлетворяемые божествами и технологиями, с незапамятных времен служат генетическими элементами культур и религий, а потому их можно отнести к пракультуре. Как и поиск чего-либо постоянного, и как установки на превосходство, обособление, отождествление и другие. Историки и культурологи когда-нибудь с удивлением обнаружат, что все, во всяком случае очень многое, в жизни людей, частной и общественной, проистекает или, как бы сейчас сказали, активизируется именно пракультурой. Возможно, тогда ученая братия ринется писать об этом диссертации, статьи и книги. Будем надеяться, что сие произойдет до того, как предложенное нами содержание понятия пракультуры будет растаскано по пустякам и выхолощено.

См. также:

• Рубрикатор тем «Гуманитарного синтеза»