Пракультурная самость и личная культура. Роли искусства и религии. Человек заметно меняется с возрастом, особенно в детстве и в подростковой стадии, — это всем известная истина. Изначально заложенные в устройстве психики пракультурные стремления (элементы) с возрастом также претерпевают изменения — начиная с зачаточных форм ветвятся, распускаются, порождают новые интенции, оформляются. Устройство вполне зрелой психики, — у каждого человека со своими особенностями, — таково, что в нем постоянно проявляют себя те или иные пракультурные стремления, во всяком случае основные (более подробно см. статьи в разделе «Индивидуальность. Личность. Психика»). Причем их сравнительная энергетика, их настойчивость изрядно варьируется у разных этносов, у разных людей, в том или ином возрасте. К основным мы относим тяготение к представлениям о дихотомии бытия (так называемые бинарные оппозиции: наше — не наше, божества — люди, приемлемое — неприемлемое и т. п.), к превосходству, обособлению (от окружающего), отождествлению (с окружающим), чему неоднократно посвящались статьи на сайте. Соотношение элементов в пракультурном комплексе у конкретного человека можно назвать пракультурной самостью (праэго).

Жизненный опыт, трезвый самоанализ, воспитание, обучение, вообще социализация может в некоторой степени убыстрять или тормозить становление каких-нибудь пракультурных стремлений, но решающим фактором их развития являются внутренние закономерности психосоматического онтогенеза. Точно так же прибавление в росте и в весе, формирование анатомических и физиологических возрастных особенностей организма обусловлено по преимуществу аналогичными закономерностями, а не накоплением знаний и умений (кроме нарочитого вмешательства). На собственное праэго трудно влиять потому, что оно воплощено не в наполнении психики, а в самом ее механизме (устройстве).

Усвоение психикой внешних воздействий (информации, стимулов, контактов и т. д.) инициируется установкой на отождествление, но уже эта установка действует не всеядно, захватывает не все подряд, а с отбором. Еще более тщательный отбор для усвоения осуществляют другие пракультурные элементы. Отбор осуществляется по меньшей мере на двух этапах: в работе органов чувств и при распределении психофактов между собственным и несобственным Я. Избирательность психики хорошо известна (одним из первых на это обратил внимание Уильям Джемс), — вопрос в том, каковы критерии отбора. Таковыми, на наш взгляд, являются именно потребности в реализации потенциала указанных элементов, потребности в «питании» праэго. Подобно тому, как растения извлекают из почвы и воздуха то, что им требуется, человеческая психика питается тем, в чем нуждается праэго, тем, что необходимо пракультурным элементам для их реализации в жизни. Недаром говорят, что человек слышит и видит то, что желает слышать и видеть. Конечно, все не так гладко: кое-что проникает в собственное Я вопреки критериям, но если речь не идет о патологии, то удельный вес проныр невелик. Кроме того, надо иметь в виду, что в психику попадает все, чем снабжают ее органы чувств, — другое дело, куда конкретно попадают: в собственное Я, где структурируется приемлемое, то есть то, что соответствует упомянутым критериям, или в несобственное Я, как бы отстойник (подробнее об этом в статьях в указанном выше разделе).

Таким образом, жизненный опыт конкретного человека прежде всего объективно направлен на реализацию в жизни потенций праэго, которое — еще раз подчеркнем это — меняется по мере взросления и при появлении новых обстоятельств. Жизненный опыт еще определеннее индивидуализирует личность, но и превращает ее в общественную. Все внешнее, от травы и песчинки до государства, так или иначе занимает какое-то место в общественной культуре, обозначено, поименовано, больше или меньше осмыслено ею. Давно известно, что жизненный опыт, в том числе в процессе воспитания, призван соединять индивида с общей культурой и вводить в социум. Праэго должно при этом выразиться на общепонятном языке и через общепонятные представления, и тем самым превратить индивида в члена общества без потери им индивидуальности. А сама собою одновременно созидаемая, на основе праэго, личная культура индивида должна во многом совпасть с общей культурой. Но это, так сказать, «идеальный» случай. В действительности в индивидуальной психике нередко происходят деструктивные явления, если набор и энергетика пракультурных элементов, составляющих «нестандартное» праэго, сильно разнятся с аналогичными характеристиками пракультурных элементов, лежащих в основании общей культуры. Появляющиеся в подобных случаях «лишние люди», девиантное поведение, психозы и неврозы больше всего наблюдаются в обществах с жесткой, примитивной, репрессивной культурой. В обществах с ослабленной, потерявшей авторитетность культурой положение «нестандартных» индивидов легче и вольготнее. В таких обществах, кстати говоря, воспитательная, социализирующая роль культуры переходит на всевозможных лидеров, начиная от маленького крикуна в песочнице, школьного задиры и кончая обожествляемыми правителями. Проблемами индивидуализации воспитания и образования педагогика была озабочена очень давно; сейчас эта проблематика становится ведущей на Западе.

Значимость воспринимаемого нами общекультурного материала — значимость для нашей самости, нашей личности — тем больше, чем энергичнее этот материал утверждает и удовлетворяет праэго, помогает его укреплению, способствует реализации его пракультурного содержания. Чувственный смысл воспринимаемого проясняется той ролью, которую оно играет в удовлетворении праэго. Чувственно осмысляемый материал очень разнороден: явления и объекты природы, повседневный обиход, межчеловеческие отношения, убеждения, произведения искусства, религиозные впечатления и переживания и многое другое. То, что одобрено праэго и усвоено, следовательно, собственным Я, оказывается частью личной культуры, той частью, где представлен «позитив». Посредством воображения личная культура способна генерировать квазиреальность и ею тоже потчевать праэго. Получается нечто схожее с ситуацией, когда человек, лишенный пищи, продолжает жить за счет «внутренних резервов», поедая сам себя. Не исключено, что воображение прежде всего и предназначено для утоления «информационного голода».

В том, что усваивается, есть свой энергетический потенциал, как у всякого воздействия, но оно еще наделяется дополнительной энергией праэго в зависимости от потенциала удовлетворяемого элемента.

Человек может не знать потенций своего праэго, поскольку они запечатлены в самом устройстве психики, в какой-то мере огражденном от рефлексии. Личная культура, обычно осознаваемая, «означивает» праэго, но не является им. Одним из способов обнаружения праэго мог бы быть следующий. Выявляются те впечатления (события), которые особенно хорошо запомнились. Такие впечатления сопровождались сильной энергетикой, будучи сами ее носителями (например, грохот, яркая вспышка), или же заимствуя ее из психики (неожиданность, инстинктивная опасность, хорошее согласие с праэго). К примеру, человеку надолго запоминается случай, когда он был «на щите», и надолго, но мучительно запоминаются беседы, в которых, как ему кажется, он выглядел не лучшим образом, — все это свидетельства ярко выраженной в праэго тяги к превосходству, нередко сочетаемого с уклоном в обособление. Такой человек может дорожить и совсем другими воспоминаниями, скажем, когда он радостно чувствовал единение с людьми или природой, что было следствием глубокого отождествления. В праэго, как правило, задействовано немало пракультурных элементов, как бы противоречащих друг другу (скажем, обособление противоречит отождествлению). Выстроить их в ряд по степени их влияния в конкретном человеке — дело очень тонкого анализа. Пока что, к сожалению, мы далеки от решения этой задачи.

Есть правдоподобные теории, согласно которым воспоминания пробуждаются в результате прямой или опосредованной связи с конкретными ситуациями. Уточним: на ситуацию обычно реагирует праэго, возбуждая те области памяти, которые сцеплены с соответствующим пракультурным элементом, реагирующим на ситуацию. Наша память, как правило, хватко держится за воспоминания о наиболее привлекших и поразивших нас произведениях искусства. Происходит это, скорее всего, потому, что они как бы вступают в соитие с нашим праэго, с его наиболее активными элементами. Произведения будто бы источают неких духов, проникающих в праэго. Когда эти произведения рождались, в них воплощались пракультурные стремления их автора. К. Г. Юнг считает, что речь в данном случае должна идти о внешнем выражении тех образов, которые поставляет автору «коллективное бессознательное». Это высказывание принципиально не противоречит нашим предположениям, поскольку праэго разных людей различаются не по составу пракультурных элементов, а по степени их энергетической насыщенности (важности), — тем самым с известной условностью можно говорить, что все праэго входят в некий единый «коллектив».

Испытывая религиозные впечатления, люди подвергаются довольно необычным ощущениям, «священному волнению» (Хейзинга), погружаются в благодатный покой, слитно радуются и плачут, слышат голоса, прозревают видения и т. д., и многое из этого запоминают на всю жизнь. На наш взгляд, здесь мы снова, как и в сфере восприятия искусства, встречаемся с фокусированным воздействием на праэго, с той особенностью, что собственная энергетика воздействия бывает иногда очень сильной, а первоисточником воздействия является не «дух художника», а нечто иное. В религиозных системах попадание воздействия в «чувствительную точку» праэго при известных условиях происходит с большой точностью. Условия эти заключаются в том, что адепт данной религии заранее знает и прочувствовал ее язык, образы, символы, ему известны имена тех, к кому он обращается в медитациях и молениях. Отчасти похоже обстоит дело и с восприятием искусства, где тоже нередки «точные попадания» в праэго. Возможно, именно это обстоятельство — результативность воздействия — сблизило религиозную и художественную сферы, их взаимное «использование». Что, кстати говоря, во имя религиозной чистоты инициировало ограничения в этой части в некоторых религиях. История свидетельствует о том, что недейственность подобных ограничений приводит к подмене религиозных чувств эстетическими чувствами и даже к полной победе искусства над религией... Впрочем, «точные попадания» случаются и в обычном межчеловеческом общении, бывает и так, что человек, зашедший случайно на собрание верующих, затем присоединяется к ним на всю жизнь.

Размышляя о пракультуре, нам уже приходилось отмечать, что она принадлежит и психике, и культуре (личной и общественной). Можно сказать и нечто большее, — что в самом мироздании господствуют те же установки, что и в пракультуре, если их определенным образом интерпретировать: скажем, отождествление сродни взаимодействиям между космическими телами, биогеоценозам в природе Земли, взаимопревращениям на уровне микромира; обособление соответствует известной самостоятельности небесных тел, элементарных частиц, объектам флоры и фауны; тяга к превосходству проявляется не только в том же органическом мире, но и в «выживании» наиболее энергетически насыщенных и не вступающих в физико-химические соединения неорганических объектов. Могут возразить, что такого рода интерпретация «антропоцентрична», представляет собою как бы навязывание сугубо человеческого нечеловеческому. Это верно, но ведь у нас нет другого способа понимания!.. Так что мы вправе полагать, что праэго, как мы его себе представляем, служит мостом между человеком и мирозданием. Благодаря чему мы в состоянии постигать его и сообщаться с ним, включая и ту область, которую принято называть иномирием. Возможно, именно в этом разгадка тех «точных попаданий», свойственных религиям и искусству, которые сущностно (а не абстрактно, как в науке) связаны и с мирозданием, и с культурой. Это знали язычники, религиозные культуры которых были неотделимы от природных стихий, знали основатели монотеистических религий, в которых Бог является Творцом мироздания — «Земли» и человека, который «взят от земли». К этому же имеет отношение утверждение Библии о том, что Бог сотворил человека «по Своему образу и подобию», и средневековое учение о связи микрокосма (человека) с макрокосмом... Наконец, знает об этом и непосредственно это чувствует Художник... Таким образом, наличие вышеозначенных связей, соотнесений, аналогий можно истолковать как неоспоримое свидетельство того, что существует сродство праэго не только с культурами личной и общественной, но и с жизнью мироздания в целом.

Добавление. Только что мы наткнулись на книгу Колина Уилсона «Оккультное» (СПб., М., 2006), довольно серьезную в сравнении с литературой подобного рода. Автор, в частности, излагает в ней предположение («теорию») о некой «способности Х» (с. 60—62). По его словам, это «скрытое чувство» связано с желанием «установить контакт с реальностью», и возникает оно «в моменты наслаждения и исполнения желаний». И еще: «Мы говорим что-то, но это приобретает смысл только тогда, когда пробуждается „способность Х“ — это мучительное обретение того, что находится за пределами чувств. „Способность Х“ — ключ ко всякому поэтическому и мистическому опыту; когда она пробуждается, жизнь неожиданно обретает новое, острое качество»; «Способность Х» — это чувство реальности других мест и времен, это также обладание ими, фрагментарное и смутное...»; «Было бы ошибкой думать, что „способность Х“ — это „оккультная“ сила. Она не является таковой; это способность улавливать реальность, она соединяет сознание и подсознание» (выделено нами — Л. В., А. М.).

Уилсон, разумеется, ничего не знает о нашей концепции праэго. Тем не менее, уилсоновская «способность Х» очень напоминает «уловление реальности» прячущимися в подсознании пракультурными щупальцами, и ежели уловленная реальность окажется им по вкусу, то она попадет на почетное место в памяти рядом с прежними лакомыми кусочками, и при этом мы испытываем благоприятные эмоции. Особенно много «лакомых кусочков» содержат произведения искусства и религиозные впечатления.

См. также:

• Рубрикатор тем «Гуманитарного синтеза»