От плодов к мясу, научно-техническому прогрессу и культурно-экономической катастрофе.

Посвящается Элиасу Канетти

«Меня действительно всю жизнь волновало, что такое насилие. Какова его природа? Почему люди не могут обойтись без этого? Почему нельзя никого не убивать, грубо говоря. Животных надо есть, понятно. Но людей? Это абсолютная загадка».

Владимир Сорокин

Предки Homo sapiens’а, скорее всего, питались растительной пищей, в первую очередь плодами, семенами, злаками и т. п. Намек на это есть в Библии: не случайно же Еву соблазнил древесный плод. Растительная пища имеет то преимущество, что она доступнее мясной. Но флора, при всей ее выживаемости, гибнет в периоды засух, бурного размножения насекомых, сильных затяжных холодов. Археологические факты свидетельствуют о том, что в периоды бескормицы отдельные человеческие сообщества прибегали к каннибализму и, благодаря этому, не вымирали. Поедали и чужих, и своих, по преимуществу детей и пожилых. Употребление в пищу животных, рыб, птиц и т. д. вошло в первобытную жизнь гораздо позднее, так как, во-первых, на это существовал запрет, во-вторых, это требовало развития искусства охоты и ловли. Культурный запрет существовал несомненно, поскольку образ жизни, включая употребление пищи, хотя бы в общих чертах, всегда фиксируется культурой, в том числе в форме предпочтений и запретов. Вспомним, с какой подробностью это расписано в отношении пищи в Библии, где разрешение на мясную пищу, кстати говоря, не распространяется на многие виды животных, — очевидное подтверждение ранее существовавшего абсолютного запрета.

Рано или поздно, но люди не могли не заметить, что мясо животных не хуже человеческого, и такая замена принесла бы облегчение во многих отношениях. Но когда указанный выше запрет стал терять свою непререкаемость и участились поползновения его нарушить, на его защиту должны были встать ревнители устоявшегося существования, которых всегда немало. Отстаивание запрета на убиение животных отражено в Библии: земледелец Каин предает смерти скотовода Авеля. Самым понятным был довод, что запрет неукоснительно блюли предки, а их заветы святы. Примером может служить описанный Альбертом Швейцером отказ местного африканского племени перейти на мясную пищу, когда не выдался урожай бананов и племя было обречено на смерть. Более сложные доводы относительно запрета состоят в том, что животные, птицы и т. д. являются первоначальными хозяевами данной местности, то есть равносильны предкам. И все же переход от растительной пищи и каннибализма на нечеловеческое мясо в большинстве случаев состоялся. Важным шагом в этом направлении было распространение на животных обычаев приобщения к человеческим предкам. Мы имеем в виду приобщение через совокупление с животными и через их поедание, что стало периодически допускаться в ритуальной форме на короткое время (вспомним обычай поедания тотема). Затем круг поедаемых, как и время мясоеда, расширялись. Поздним эхом такого перехода является смена в течение года постных и скоромных дней в христианстве, а реликтом эпохи полного запрета на мясо — Великий пост и сохранение этого запрета в православном монашестве. Что же до приобщения через совокупление, то это практиковалось и среди людей: самый наглядный пример — это обычай в Содоме: вновь прибывшие в город (это была семья Лота) могли на равных правах войти в городскую общину при условии совокупления с некоторыми из его жителей. Когда король, князь, феодал укладывал на ложе жену своего подданного, это «символизировало» его власть над ним и над его собственностью; так же поступали некоторые помещики. Когда московский боярин Кучка запротестовал против подобного поведения Юрия Долгорукого, князь велел отрубить ему голову, так как боярин пошел против обычая.

Растущее по мере умножения и развития человеческих популяций соперничество и взаимоистребление родов и племен в наиболее выгодные условия ставит сообщества большой численности. Это привело к легитимации животной пищи и в конце концов к осуждению и запрету каннибализма, во всяком случае в Европе (подтекст мифа о Медее). Но еще очень долго его пережитки сохранялись, например, при человеческих жертвоприношениях, при смешивании крови в обычае побратимства, при кровопитии, при добавлении крови (и спермы) в привораживающую еду, в обычае погребальных костров, при использовании черепов в качестве сосудов. Избавиться от каннибализма было непросто в силу того, что в свое время он получил культурное обрамление в виде обычаев, которые всегда возбуждают и закрепляют определенные чувства. Эпизоды разного рода можно найти и сегодня, особенно в уголовной среде. Обычаи, связанные с каннибализмом, охватывали не только еду, но и ее приготовление и добывание. Есть много свидетельств того, что каннибализм был тесно связан с боевыми схватками между родами и племенами: убивали, в том числе пленных, чтобы есть. Но поскольку убиение доказывало превосходство, — а это пракультурная страсть, — продолжают убивать и по сей день независимо от каннибализма. Жестокие казни и пытки уходят корнями в каннибальские обычаи приготовления жертвы.

Теперь мы подготовлены к пониманию более обширного круга явлений. Насыщаясь пищей, проголодавшийся человек обычно испытывает удовлетворение сродни удовольствию. Тут действует физиология. Но велика и роль культуры, в данном случае призванной усилить эмоции. Об этом написано очень много и почти каждый знает это из житейского опыта.

Культура накладывает свои правила не только на саму еду (что, когда, сколько есть), но и на процессы приготовления пищи. Тут многое зависит еще от возможностей ее технологической обработки. Если обратиться к прежним временам, когда готовка производилась «вручную», то нельзя не отметить наличие такого психокультурного явления, как предвкушение, — у тех, кто готовил и пробовал. Сейчас, при использовании разных машинок, это явление сходит на нет. Так вот: предвкушение, о котором здесь идет речь, во многих случаях само по себе доставляло удовлетворение, — а причины его главным образом в том, что разделка, потрошение, скобление, фарширование, варка и т. д. и т. п. представляют собою овладение «материалом». Причем материалом поначалу живым, все более омертвляемым по мере овладения им. Это принципиально важно. Даже непосредственно во время еды людей не оставляет чувство овладения. В процессе овладения ингредиентами будущих яств и при их поглощении в человеке всплывает уже упоминавшаяся древнейшая пракультурная страсть превосходства, удовлетворение которой доставляет удовольствие почти что на уровне физиологического инстинкта. Осознают это люди или нет, но указанное удовольствие, больше или меньше, замешано на мучительстве. (Известно, что физиология многое диктует культуре, но и культура, особенно пракультура, нередко вторгается в физиологию).

То, из чего приготовляется пища, в основном живое, хотя и разного вида, — есть, разумеется, различие в характере «живости» у растения, животного, пресмыкающегося и т. д. С живым нельзя расправляться абы как, ибо все живое имеет покровителей в духовном мире. Поэтому при приготовлении и употреблении пищи немало магических, ритуальных, религиозных «сопровождений», даже до сего дня.

Чувство превосходства не может возникнуть, если материал не сопротивляется истязаниям. Древность была убеждена в том, что все по-своему живо, и свидетельство тому — сопротивление. Камень почитался живым, поскольку его обработка требовала усилий и сноровки. Земля почиталась живой, так как нуждалась в возделывании. Вода приравнивается к явно живым существам, потому что сама по себе может двигаться. Это же относится к ветру, к небесным светилам.

Природа, даже растительная, способна сопротивляться, а потому ее покорение сопровождалось и сопровождается чувством превосходства. У этого чувства много общего с тем, какое возникает при приготовлении и употреблении пищи, — полагаем, что именно это послужило образцом при покорении природы в самом широком смысле, послужило образцом в культурном, психологическом и даже техническом отношении.

Таким образом, активная деятельность по освоению и использованию природных объектов и материалов, все то, что теперь принято называть научно-техническим прогрессом, служит продолжением и развитием обычаев и чувственности, связанных с пищей, особенно мясной, а более глубокие корни опускаются в сумеречную эпоху каннибализма. Чтобы поедать людей, приходилось преодолевать изрядные препятствия разного свойства, к примеру, сопротивление враждебного племени (при поедании чужих) или купировать родственный инстинкт (при поедании своих). Именно в ту эпоху в сильнейшей степени проявила себя страсть к овладению, к превосходству и заодно к мучительству, затем увлекшая человечество к беспричинным войнам, к животной пище, к переделыванию природного мира и расширению собственных потребностей.

В заключение попробуем проанализировать современную культурную ситуацию в странах с высоким научно-техническим уровнем. Человечество в этих странах («золотой миллиард»), казалось бы, уже не знает препятствий, которые могли бы помешать дальнейшему насыщению благами. Кажется, все теперь возможно, кроме разве что изменения климата и предотвращения природных катаклизмов. Однако, как мы выяснили, истинной причиной беспредельного повышения уровня жизни служит не столько стремление к материальным благам, сколько потребность в чувстве превосходства над материальным миром, постоянно подкрепляемая реальным превосходством почти во всех областях. Правда, люди убеждают себя, что стимулом их бурной деятельности является улучшение жизни. Увы, это — заблуждение, впрочем, вполне привычное — человек склонен скрывать от самого себя то, что считает не очень похвальным...

Для недалекого человека неважно, вокруг чего он отплясывает победные танцы, что подчиняет себе, ибо главное для него — испытать то самое чувство. Но и сей человек нет-нет да и задумается над тем, вправе ли он считать себя победителем в заведомо неравной борьбе. Он перекормлен непрерывным напоминанием об успехах просвещенной части человечества, и он наглядно это видит, и, начиная со школы, ему внушают, что во всеобщую одухотворенность нынче веруют лишь дикари, а на самом деле истинным обладателем духовного начала является лишь человек — в этом солидарны и науки, и религии, прошедшие цивилизационное сито. А коль скоро так, то чего стоят победы — победы над тем, что бессильно и умерло? Но если в действительности это не победы, то чувство превосходства противоестественно, это лишь пережиток каких-то древних страстей, — той эпохи, когда человек был слаб; пережиток, неуместный в современном мире. Так большинство людей вряд ли рассуждает, но рано или поздно до них это дойдет. Надо также иметь в виду, что данное чувство ослабляется в связи с машинизацией. Впрочем, разными средствами в него стараются влить свежую кровь: особенно преуспевают эстетизаторы насилия.

Будущее нынче продвинутых стран видится в тревожном и тусклом свете. Когда утвердится мировоззрение и мирочувствие, в котором человек, да и то не всякий, окажется единственным подлинно живым существом, — а к этому все идет, — тогда из хозяина жизни он превратится в хозяина царства мертвых. С ужасом обнаружив это, он сочтет тогда чувство превосходства верхом цинизма, лжи и безнравственности. А поскольку еще многое держится на этом чувстве, неизбежно должна будет наступить катастрофа. Может, спасет экспансия в космос? — ведь там как будто есть кого и что покорять...

См. также:

• Рубрикатор тем «Гуманитарного синтеза»