Первая страницаКарта сайта

Западная Европа и Россия в исторической ретроспективе. Европейская культура родилась от столкновения культур Древнего Рима и германских племен, а затем на все это наложилось христианство. К концу первого тысячелетия нашей эры Западная Европа представляла собою мозаичный, но уже достаточно цельный культурный ареал. К тому времени Киевская Русь жила по другим канонам, в средней полосе славянское влияние было незначительным, а Великий Новгород также жил своей жизнью, не южно-русской и не западно-европейской. С приходом на Русь христианства, казалось бы, появились намеки на сближение с Западной Европой, но не прошло и ста лет, как культурный разрыв получил новый импульс, ибо воспринятое Русью византийское христианство отторглось от христианства западного.

В империи ромеев (в Византии) практическое христианство с самого начала было иным, нежели в Западной Европе, хотя основой везде были книги Ветхого и Нового Заветов. Византийская культура какое-то время была продолжением, а затем разложением древнегреческого «первофеномена» (О. Шпенглер). Последний заключал в себе уникальное сочетание утонченной красоты и телесно-душевного жизнелюбия. С одной стороны сдержанность и замечательная интуиция меры, с другой — чувственная радость и порою необузданные порывы натуральной жизни, но все это чудесным образом в едином сплаве. Христианство вступило в борьбу преимущественно со второй стороной древнегреческого первофеномена, в результате чего, уже подточенный поздним эллинизмом, он был окончательно разрушен, а его место заступило нечто разъемное: сугубо заземленное, вкупе со страстями и пороками, существование и, с другой стороны, аскетически-иссушенная вознесенность к Царству Божьему. На протяжении тысячелетия византийской истории земное и небесное силились соединиться, но далее внешних и официальных форм, пожалуй, не заходило.

Руси же было подарено христианство, которое «не от мира сего»: русские, а затем и соседствовавшие с ними народности на востоке (кроме татар и башкир) приняли именно такое, если можно так выразиться, иноческое христианство. Правда, впитываясь в крестьянскую культуру, оно смягчилось, приблизилось к сугубо земным заботам и облагородило прежние верования и обычаи, вытеснив из них многобожие, человеческие жертвоприношения и явное идолослужение. Византийская вознесенность и аскетика сохранились более в монастырской среде, а в высших общественных слоях духовно-культурная двойственная ситуация оказалась схожей с византийской.

Разумеется, все эти оценки слишком общи, чтобы быть точными, но в гуманитарном знании любого рода о научной точности не стоит и мечтать.

Рассматривая русскую художественную практику (в том числе архитектуру) примерно до половины 16 века, мы без труда обнаружим ее характерное пракультурное свойство — внешне она как бы простодушна, избегает нарочитых изысков, от нее веет простотой, иногда переходящей в суровость. Потом наступает медленный перелом, что видно в архитектуре церквей, и в 17 веке в иконописи: русские начинают учиться у европейцев, перенимать и подражать, а русский аристократический 18 век заимствует у Европы все что только попадется под руку. Маркиз де Кюстин пишет, что в облике Петербурга есть нечто противоестественное — по его мнению, взятое у Европы никак не может органично привиться на холодных ветрах северной столицы. Византийская духовная высота в жизни высшего сословия теперь окончательно теряется; древняя иконописная манера отныне вызывает недоумение и даже насмешки (свидетельство Ф. И. Буслаева); византийское наследие объявляется вредным для России (И. Е. Забелин, В. С. Соловьев). Грандиозное храмозодчество, разросшееся в 17 веке, должно отныне не только «догнать» Европу, но кое-где и «перегнать» ее (известные попытки Меньшикова и Потемкина добавить «вершочек» в высоту и в длину, дабы российские церкви превзошли европейские).

В 19 веке русская художественная культура совершает фантастический рывок: благодаря мастерству и оригинальной содержательности к концу века отечественная литература завоевывает русского читателя наравне с литературой европейской, а в начале 20 века почти на тот же уровень выходит изобразительное искусство. Между тем христианство полностью растворяется в быту, становится рутинным и, вместе с тем, официальным. Запрет на дискуссии в религиозной сфере приводит к тому, что христианская проблематика, ее никогда не успокаивающийся живой нерв, ее неизбежные противоречия переносятся лишь в художественную и философскую литературу, а в народной среде воплощаются в сектантские движения. Одновременно с этим европейская культура в самых разных проявлениях входит в души и дома образованных слоев, а огромная масса простого народа продолжает жить «по-черному». В начале 20 века соотношение социальных слоев становится явно взрывоопасным: количественно слабое и беднеющее дворянство, еще более слабая, хотя и очень говорливая, интеллигенция, пассивное (ждущее указаний сверху) чиновничество и подавляющий по величине «простой народ» при сравнительно ничтожной так называемой буржуазии... К тому времени, кроме узкого европеизированного слоя, житейская культура совсем теряет цельность. Почти все в ней хаотично, смешанно, когдатошняя духовная и эстетическая простота исчезает, уступая место эклектике, аляповатости, мишурности, безвкусице.

Но самое главное в русском бытии 18—19 веков — это нарастающая с середины 17 века мощь витальной энергии, постепенно захватывающей все слои населения, и, в последнюю очередь, — духовенство. Государство тщится использовать эту мощь в своих целях: расширяет границы, проводит ограниченные реформы, выстраивает великолепный фасад огромной империи. Но во всем остальном оно — государство — пресекает витальную энергию, где только может «простерть свою длань». А поскольку для витальной энергии не придуманы аккумуляторы, она, как перебродившее вино, отравляет души, и наконец выбрасывается с такой страшной силой, что...

Октябрь 1917 года раскрыл все шлюзы и витальная энергия принялась разрушать все подряд. Новые поколения еще долго будут безуспешно обихаживать опустошенную землю и латать собственные души...

А что Западная Европа? Последний бурный выплеск витальной энергии начинается там, как видно, с 14 века и затухает только теперь. Ренессанс, Реформация, развитие науки и техники, социальные революции, колонизация, внутриевропейские войны — все это дело ее рук. Европейское христианство, в отличие от византийского, почти с самого начала соединяет обычную жизнь с верой и вероучением. Вера очеловечивается, а обычная жизнь одухотворяется. Разнообразное европейское монашество не отрицает жизнь как таковую, — оно воплощает в себе только другие ее стороны, духовно более напряженные. Русские мыслители не раз упрекали Европу в снижении христианской духовности, в человекобожии и т. п. Возможно, их критика имеет под собою какую-то основу, но утверждать, что русский простолюдин той эпохи (не менее 80% населения) реализовывал в жизни евангельские идеалы — всего лишь фантазия.

Витальная энергия европейцев, прежде всего итальянцев, французов, испанцев, вторгается и в самый католицизм: невероятно множатся монашеские ордена, развивается вероучение, даже прибавляются догматы, ничего не боящиеся миссионеры растекаются по всему миру, римский папа диктует свои условия европейским монархам. Католические зодчие, художники и скульпторы создают поразительные храмы, дворцы, скульптуры, картины. Витальная энергия этих людей столь велика, что их творения вмещают в себе, казалось бы, достижения всех веков, все мысли, все мечты и чувства. Все творится в избытке, с неимоверной расточительностью. И — вот что удивительно — несмотря на это, есть там и стиль, и мера, правда, их могут воспринять лишь добрые глаза, доверяющие творцу и его вкусу.

Сомкнутся ли когда-нибудь пути России и Европы? Сомнительно, но кто знает...

См. также: