О тайне восприятия изобразительного искусства. Непосредственное душевное понимание пластики и живописи все более притупляется. Поэтому искусствоведов и теорий все больше — не потому, что наука движется вперед, а потому, что пятится назад способность понимания. Размножились экскурсоводы — тем, кто стоит перед картиной или скульптурой, нужно обязательно еще что-то объяснять. Однако, ежели зритель таращится бараном, то кто же ему поможет? Зато объясняльщики создали у публики иллюзию эстетической образованности. Нечто подобное начинается со школы. Легионы школьных учителей внушают детишкам, что они «изучают» историю и литературу.

Но мы отвлеклись. Отчего же, все-таки, душевное понимание запечатленных образов нынче слабеет? Возможно, что главный виновник — экран. Люди привыкают к тому, что картинки движутся, и в результате у зрителей вырабатывается особенный способ их восприятия. Беда в том, что многие бессознательно тем же манером подходят к живописи, а она нуждается в совсем другом подходе. К тому же на экране предмет представлен иначе, он и по сути иной, но, к сожалению, иногда кажется обманчиво похожим на изображение в живописи. Чтобы уметь видеть картину или скульптуру, нужно постоянно жить рядом с ними. А много ли в нашем отечестве общедоступных истинно выдающихся образцов «неподвижного искусства», притом подлинников? Эрмитаж, Русский музей, Третьяковка, несколько провинциальных музеев, есть еще сколько-то прекрасной архитектуры и скульптуры в Петербурге, а про Москву говорить не будем — впору бы разрыдаться от оскудения и агрессии новоделов... Вот и получается — раз, два и обчелся.

Неподвижность в живописи и пластике не недостаток, а, наоборот, в ней заключена тайна этих искусств и сила их воздействия. Подлинный художник хранит в душе эту тайну, претворяя ее в своем мастерстве, а наделенный даром восприятия зритель (так и хочется сказать — тайнозритель) чувствителен к упомянутому воздействию. Мы полагаем, однако, что растолковать мыслью и словом и тайну творящего, и впечатление зрителя невозможно, во всяком случае, в рамках рассудочных понятий. Посему позволим себе высказать только одно соображение. Неподвижные изображения были, видимо, первейшим и древнейшим откликом людей на опыт их общения с иномирным. Было понято, что ему приличествует именно недвижность, статуарность, а не суета и мельтешение. В статуях, храмовых и погребальных сооружениях священное воплотилось наиболее подобающим для него образом. Потом, правда, божествам и духам стали приписывать нечто обратное — быстроту, лёт, движение. Интересно, что иудеи, христиане и мусульмане наделили такой же способностью ангелов и святых, осуществляющих божественные веления, а Бог по преимуществу неподвижен, Он «восседает» и «царит», лишь в исключительных случаях проявляя свою мощь в грозных движениях стихий... Так вот: не связана ли тайна изобразительного творчества и его воздействие на людей с отголосками того самого первейшего и древнейшего опыта?..

См. также:

• Рубрикатор тем «Гуманитарного синтеза»