Первая страницаКарта сайта

Почему в традиционном православии священнические должности занимают только мужчины? (На правах гипотезы). Нам уже приходилось писать о том, что немало установлений, начиная с раннего христианства, было принято в противовес господствовавшим тогда родовым и так называемым народным (языческим) религиям. Эта тенденция очень четко прослеживается и в Ветхом Завете (в иудейской религии). Ярко противоязыческий характер имеют первые три заповеди Моисея и заповеди Христовы («блаженства» евангельские): «Блаженны нищие духом..., блаженны плачущие..., блаженны кроткие...» и т. д. Если у язычников и иудеев ненависть к врагам служит одним из основных законов, то Христос призывает любить и благословлять врагов, и если язычнику иметь богатство (землю, скот, деньги и т. п.) не зазорно, а почетно (ибо богатство свидетельствует о благоволении богов), то Христос призывает «раздать все свое имение нищим», не заботиться об одежде и пище и т. п. Но особенно много антиязыческого в предписаниях, возникших в церковной практике. Скажем, ритуальные объедения на поминальных и гостевых трапезах христианами расценивались как смертный грех чревоугодия, кое-где бытовавшее у язычников ритуально-массовое соединение мужчин и женщин («свальный грех») — как смертный грех блуда (смертными, то есть ведущими к погибели, эти грехи считались потому, что следовавший таковым обычаям тем самым продолжал оставаться язычником).

Одним из наиболее практически значимых отрицаний язычества было (и осталось) негативное отношение к разного рода волшебству. Уже в Ветхом Завете (напомним, что это первая часть христианской Библии) иудеям и особенно священническому колену (левитам) было категорически указано: «Не должен находиться у тебя проводящий своего сына или дочь свою через огонь, прорицатель, гадатель, ворожея, чародей, обаятель, вызывающий духов, волшебник и вопрошающий мертвых. Ибо мерзок пред Господом всякий, делающий это, и за сии-то мерзости Господь, Бог твой, изгоняет их от лица твоего» (Второзаконие 18; 10—12). История падения первого израильского царя Саула также имеет к этому отношение (1-ая Книга царств 28). Сей царь стал неугоден Господу и Он перестал отвечать Саулу на его вопрошания. И вот, в момент непосредственной опасности от филистимлян, не зная, как с ними справиться, «Саул, сказал слугам своим: сыщите мне женщину волшебницу, и я пойду к ней, и спрошу ее. И отвечали ему слуги его: здесь в Аэндоре есть женщина волшебница». Эта особа по просьбе Саула вызвала умершего пророка Самуила и тот предсказал царю поражение израильтян и смерть самого царя с сыновьями. В этом рассказе, кстати говоря, есть одна тонкость. Дело в том, что и в ветхозаветной религии, и в христианских текстах нередко встречается мысль о том, что прежде смерти человек должен полностью исполнить предначертанное ему: хороший человек наполнить свои дни добрым, а плохой человек — недобрым. Саул, уже немало согрешивший пред Богом, дополнил свои проступки обращением к волшебнице, и потому теперь уже должен был умереть. То, что при этом вместе с ним пострадал весь Израиль, вполне понятно: древние считали, что царь неотделим от подданных — в том смысле, что как он отвечает за их деяния, так и они отвечают за него. В связи с этой историей думается, что «мерзости» всякого рода волшебства особенно опасными считались, когда чародействовали женщины.

Надо сказать, что у многих народностей, в том числе у древних русичей, функцию общения с потусторонним, как и с божественным миром несли не только жрецы или жрицы, а наделенные особенными качествами люди из народа. На Руси их называли «знающими», «ведуньями» и «ведунами», или с оттенком осуждения — «лихими бабами», «колдунами», «колдуньями», даже «ведьмами» (от ведуний?). «Лихие бабы» нередко обладали к тому же исключительной «обаятельной» силой (см., например, житие Петра и Февронии). Жречество, где оно было, а заодно и власти, не благоволили таким людям, что видно из некоторых текстов дохристианской эпохи, вероятно, видя в них незаконных соперников. Среди последних первостепенную роль со временем стали играть женщины. В жреческом сословии жрицы также занимали видное место, так как служили богиням, женам богов и их наложницам, причем роль жрицы могла быть постоянной и временной, требовавшей и не требовавшей целомудрия.

Можно предположить, что в иудаизме, как потом и в христианстве, запрет на священство женщин был мотивирован не в последнюю очередь упомянутой «обаятельной» силой подозрительного происхождения. Для новых христиан из язычников был естественен и такой довод: приняв христианство, вчерашние язычники очевидно должны были с пониманием отнестись к исключительно мужскому составу духовенства, поскольку никаких божеств женского рода христианство не признает (Божья Матерь — это не божество, а женщина, пусть и «честнейшая херувим и славнейшая без сравнения серафим», то есть выше ангельского чина). Правда, первое время в церквах подвизались диакониссы, в роли церковнослужителей, но они как будто никогда не были священнослужителями (на Руси диаконисс не было).

Победа христианства означала ликвидацию жречества, однако в народном бытии, как уже говорилось, сохранялись люди, мужчины и женщины, по-своему заменявшие жречество в его общении с миром умерших и божеств. Фактически такие люди, и в немалом числе, есть и сейчас. Борьба с ними когда-то принимала весьма жестокие формы: в Европе это, главным образом, выявление и убиение «ведьм» в 15—16 веках, а в России это борьба со скоморохами, обострившаяся в 17 веке. Тем не менее «лихие бабы» оказались неистребимыми и вместе с тем последними персональными фактическими носителями язычества (в этот разряд попадали иногда целительницы и вообще необычные люди). Возможно, что с древних времен это обстоятельство было еще одной причиной, не позволявшей даже помышлять о рукоположении женщин в священный сан. Впрочем, в традиционном христианстве этот вопрос, кажется, вообще никогда не поднимался, во всяком случае, мы пока не обнаружили признаков обсуждения этой темы в истории Церкви. Начиная с самых первых христиан, вышедших из иудейской религии, где священство было мужским, рукоположение в духовный сан лишь мужчин приобрело характер непререкаемого закона. Тогда это было связано прежде всего с традиционно патриархальным характером социума.

Вероучительные обоснования женского священства в некоторых нынешних протестантских общинах нам неизвестны. Да и можно ли вообще говорить о священстве у протестантов в том же смысле, как это принято у православных и католиков? Скорее всего, что нельзя, поскольку в протестантизме с самого начала (16 в.) было провозглашено «священство всех верующих». Посему и спорить тут не о чем.

См. также: