Первая страницаКарта сайта

Пракультура, философия и «бессмертие души». И. С. Тургенев пишет: «Дорога шла в гору по так называемой „галерее“, вдоль целого ряда великолепных вечнозеленых дубов. Каждому из этих дубов минуло несколько столетий... Эти дубы да зончатые пинии, кипарисы и оливы удивительно идут друг к другу; они составляют часть того особенно созвучного аккорда, который преобладает в природе римских окрестностей. Внизу синело и едва дымилось круглое Альбанское озеро, а вокруг, по скатам гор и по долинам, и вблизи и вдали, расстилались волшебно-прозрачной пеленой божественные краски...» («Поездка в Альбано и Фраскати»). Итальянский ландшафт не раз вдохновлял художников и писателей, хотя, по словам того же Тургенева, он «уже точно не доступный ни перу, ни кисти». Русские пейзажи, с потемнелыми дальними лесами и спокойной зеленью вблизи, однообразнее, никогда не бывают слишком ярки и не балуют услаждающими красками, а в дни осеннего предсмертия коричневатость, желтизна с позолотой перекликаются с убранством церквей. Но когда бы вы ни углубились в какой-нибудь нехитрый, знакомый лесок, даже зимою, то взглянув на деревья, вы можете почувствовать, что они вам как сродники, как «свои люди», понимающие вас и не назойливо ждущие от вас ответного ощущения. Таковы истинные, не всем дающиеся нынче, отношения меж человеком и природой, — где бы и когда бы то ни было. И вот тут возникают разные, вполне ненаучные догадки...

Куда деваются наши ощущения, мысли, настроения, чувства? Неужели напрочь исчезают, как будто их и не было? А может, это дерево, на которое я взглянул и которое одарило меня снисходительным приветствием, может, оно приняло мою мысль и мое чувство в свой мир, как и я воспринял его молчаливый поклон? Физика утверждает, что ничто вещественное не уничтожается, а только перевоплощается, как и энергия не исчезает, а переходит из одного вида в другой, — да каждый школьник нынче слышал про законы сохранения массы и энергии, а вся техника базируется на их превращениях. Так за что же этакое презрение к мыслям и чувствам, которые якобы отлетают в небытие, уступая место новым мыслям и чувствам, и оставляя только немногие прочерки в капризной памяти...

Физические законы сохранения (массы, энергии, импульса, электрического заряда и т. д.) экспериментально подтверждаются при условии достаточной замкнутости (обособленности) эксперимента. Так, например, при сгорании какого-либо вещества (угля, нефти, дерева) в неизменности количественной меры массы элементов, участвующих в процессе горения, можно удостовериться лишь в том случае, если продукты горения не рассеиваются в атмосфере, а целиком улавливаются. Аналогично этому в обособленных человеческих сообществах, не покидающих насиженные места и бездумно не истребляющих природу, человекомир предстает таким, что в нем ничто не пропадает. В таких ареалах возникают культуры, в которых действует принцип синкретизма (единства) природного и человеческого: природные объекты и люди способны воспринимать друг друга, они сходно мыслят и чувствуют, и между теми и другими существует взаимопонимание. Исследовавший данный феномен К. Леви-Брюль назвал это партиципацией, в философии же он обобщен концепцией панпсихизма. Среди русских философов этого направления немало выдающихся мыслителей — упомянем здесь хотя бы С. А. Алексеева, А. А. Козлова, Е. А. Боброва, Н. О. Лосского.

В наше время подобные культуры, наиболее близкие к пракультуре в ее «классической форме», еще существуют кое-где на небольших островах, в частности, в Океании, и в неприступных местах (в Африке, Азии, Южной Америке). Впрочем, следы указанных культур присутствуют и в современных культурах на территории России и некоторых других стран.

В синкретических культурах происходит замкнутое круговращение психических, вернее вещественно-психических, субстанций (по нашему мнению, отрезать душевное от телесного невозможно). Получается так, что чувственно-душевная жизнь людей и ее аналоги в жизни природы через взаимные обмены и благодаря новым поколениям не теряются безвозвратно, а в какой-то степени сохраняются, — пока данный ограниченный ареал обитания существует. Когда же в нем образуются «дыры», эти субстанции опять-таки не уничтожаются, а только рассеиваются во Вселенной... Однако рассеивание, как и «вхождение» ощущений, настроений, мыслей и чувств в те объекты, на которые они направлены, не совершается без остатка: в человеке и в любом другом источнике общения остается представительство того, что «уходит», — и именно это обусловливает участие в общении обеих сторон.

Вот это общение, сопровождаемое превращениями психофизических ингредиентов, коль скоро оно — общение — существует, должно быть основано на движении неких универсальных «живых квантов бытия», то есть на чем-то общем, присущем и людям, и растениям, и животным, и так называемой неживой природе. При этом сохраняется, остается постоянной своего рода «сумма» этих «квантов». Что же касается индивидуальности (люди и природные объекты-субъекты), то они оказываются ограниченными во времени воплощениями этих самых «живых квантов бытия». Так, на наш взгляд, может быть рационально осмыслено происходящее в синкретической культуре. В рамках такого осмысления уместно говорить о бессмертии не индивидуальной души, а «живых квантов бытия», что соотносимо с древнейшей пракультурной мифологемой бессмертия рода, а не отдельной личности. Именно эти «кванты» циркулируют между умершими, живыми, людьми и не людьми, божествами и миром, и т. д., — что также вполне укладывается в пракультурный синкретизм. Если же согласиться еще и с тем, что «живые кванты бытия» формируют природные и человеческие индивидуальности, то приходит такая мысль: обладая единой природой, сами «кванты» индивидуальны, но их индивидуальность надвременна, в отличие от временной, смертной индивидуальности людей и природных объектов. Однако, тут мы уже явно вступаем в область философии. Посему нам надлежит обратиться к тем ее носителям, воззрения которых опираются на панпсихизм и достаточно близки к приведенным выше соображениям. Это, прежде всего, русские персоналисты «первого эшелона» и Н. О. Лосский, философия которого теснее всего примыкает к описанной выше рациональной картине пракультуры.

«Мы можем определить личность, — писал С. А. Алексеев (1870—1945), — как наибольшую связность единства сознания или „Я“ с глубинными, неизменными и характернейшими переживаниями». Бессмертие такой личности возможно лишь при условии, что ее «переживания» не очень жестко связаны с телесной «оболочкой». Чтобы избавиться от такого условия, обычно прибегают к понятию самодостаточной духовной субстанции. Так, А. А. Козлов (1831—1901) полагал, что наше тело и другие тела это символы индивидуальных духовных субстанций, в том числе нашей собственной, и не существуют отдельно от духовных субстанций. Близких взглядов придерживался Л. М. Лопатин (1855—1920) и Е. А. Бобров (1867—1933), считавшие, что сверхвременная духовная субстанция внешним образом проявляет себя в материальных и психических процессах. Немного в стороне стоит Н. В. Бугаев (1837—1902), с точки зрения которого прошлое не исчезает, а накапливается. У Лопатина же неизменна лишь духовная субстанция, а подчиненная времени психическая жизнь подвергается непрерывному исчезновению. Н. О. Лосский (1870—1965) видит в индивидуальности идеальную сущность, которую называет субстанциальным деятелем. Подобного рода сверхвременные и сверхпространственные деятели пронизывают весь мир. Смерть индивидуальности означает только перераспределение субстанциальных деятелей. Вот как формулирует сущность «Я» сам Лосский: «Человеческое я — это деятель, производящий не только психические, но и материальные процессы притяжения и отталкивания, которые образуют его телесную сферу, или, выражаясь точнее, человеческое тело — результат сотрудничества между человеческим Я и целым рядом других субстанциальных деятелей на низшей стадии развития». Согласно Лосскому, «материальная реальность — не субстанция, а только процесс создания чувственных качеств и актов отталкивания и притяжения». Один и тот же деятель служит источником как психических, так и материальных процессов и при этом «все имманентно всему». Таким образом, по выражению Лосского, «всякий материальный процесс — психоматериальный, или, во всяком случае, психоидно-материальный».

Нетрудно понять, что бессмертные «субстанциальные деятели» Лосского и «духовные субстанции» других персоналистов являются парафразой индивидуальной души или каких-то ее «частей». Все упомянутые философские концепции в той или иной мере восходят к монадологии Г. В. Лейбница, а также, что по-своему удивительно, перекликаются с мифологемами народной ментальности (о связи русской религиозной философии с народными представлениями см. в нашей статье на сайте: «Российская ментальность: прошлое и настоящее»). Что же до наших собственных рассуждений, то они родились при анализе синкретической культуры и личного опыта, хотя мы совершенно не исключаем подспудного влияния Г. В. Лейбница, на наш взгляд, самого проницательного европейского мыслителя, и Н. О. Лосского, создавшего весьма впечатляющую философскую систему. Это влияние могло сказаться в понятии «живого кванта бытия». Любопытно также, что знаменитые «монады» Лейбница сильно напоминают замкнутый синкретический ареал. Еще два замечания: «духовное» в трактовке упоминавшихся философов не тождественно «психическому» в обычном словоупотреблении, — хотя бы потому, что речь идет у них о духовной субстанции; то же самое можно сказать о понятии психического в наших рассуждениях, — вообще, общение в человекомире протекает, главным образом, на уровне ощущений, во всяком случае, с него начинается, а ощущение принадлежит и душевной и телесной сфере.

См. также: