Воруют и воруют — так до каких же пор?! Говорят у нас и пишут, что чиновники разворовывают бюджеты, есть у нас и профессиональные воры и бандиты, а у кого рука сама не протянется за тем, что плохо лежит... Ну, а всякие мошеннические прибытки, залихватские цены (во много раз больше себестоимости), аферы, взятки, поборы — разве не то же самое?

Воровство — словечко грубое, так что будем его заменять иногда на «присвоение» (чтобы не шибко эмоциональничать и было бы «по-научному»).

Присваивать свое бессмысленно, — уж если присваивать, то чужое. В этом вся суть. Но неужели иной чиновник, обычный уголовник, торговый делец, взяточник — вообще все те, кто, как говорится, нечист на руку, вполне сознательно считают обкрадываемых «чужими»? Вряд ли. Тут наверняка руководит кто-то, спрятавшийся в мозговых подвалах, в оплетенных паутиною замшелых душевных уголках, куда не вхож рассудок, — да, вы не ошиблись, наш читатель: этот кто-то — излюбленная нами пракультура, древнейшая родовая мораль.

Для нее, родовой морали, все прочие роды (народы) — чужие, больше или меньше. Присвоить принадлежащие другому роду земли, скот, водные источники, дорогие вещи, оружие, — геройство и доблесть, как и захватить пленников, умыкнуть женщин. Родовые представления о геройстве и доблести были так глубоко укоренены, что угрожали целостности только что образовавшихся народов: предводитель переселения евреев в Палестину Моисей (12 в. до н. э.), именем Бога, вносит в заповеди («десятословие») обязательные требования «Не укради» (8-ая заповедь) и «Не пожелай жены ближнего твоего, не пожелай дома ближнего твоего, ни села его, ни раба, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ни всякого скота его, ни всего того, что принадлежит ближнему твоему» (10-ая заповедь). Зато, чтобы утолить родовые пристрастия, люди вправе отбрасывать все эти «не» и «ни», когда они имеют дело с другими народами. Война, как способ захвата и присвоения, вдохновляет человечество и сегодня (к счастью, уже далеко не всех).

Самая действенная норма — моральная, культурная, юридическая, — призванная искоренить пракультурную страсть к обманному и насильственному присвоению чужого (в своем народе), была установлена, как только роды начали соединяться в племена и народности, — это право собственности (общенародной, родовой, семейной, частной). Кого же не отпускала сия страсть, в соответствии с этой нормой, попадали в разряд преступников. В России право собственности, в том числе частной, практически утвердилось издавна: в текстах «Русской правды» (12 в.) и «Псковской правды» (15 в.) это прочитывается со всей очевидностью, так как там прописаны порядок наследования, разрешение тяжебных дел о собственности, кары за ее кражу и т. п. (см. В. О. Ключевский. Сочинения в 9-ти томах. Т. 7. М., 1989). Однако в дальнейшем право собственности все более зависит от служения собственника государству, например, согласно Уложению середины 17 века, личное землевладение стало исключительным правом служилых людей и тех земских, которые несли казенную службу. В 18 веке, при Екатерине Второй, была отобрана в казну значительная часть церковной собственности. Достаточно прочные права собственности узакониваются, пожалуй, лишь в 19 веке, но и тогда освободившимся от крепостной зависимости крестьянам нелегко приобретать частную собственность с твердым правом наследования. Решительный перелом возникает в законодательстве в начале 20 века («реформа П. А. Столыпина»), но после захвата власти большевиками единственным юридическим и фактическим владельцем всех видов собственности становится государство, то есть начальство, которое вряд ли себя обидит. В результате всевозможное воровство принимает огромные размеры. Чтобы лучше понять советскую эпоху, примем во внимание, во-первых, узаконенное большевиками ограбление «помещиков и капиталистов», то есть признание допустимым самого по себе присвоения, в том числе насильственного, во-вторых, то, что государство, каким бы всенародным его ни декларировали, многими бессознательно воспринималось как чужое, у которого не грех и присвоить что-либо. Но и те, кто считал государство своим, чуть ли не родным, бывало, не пренебрегали попользоваться тем, что плохо лежит — ведь это свое, наше... С такими установками российское население — родом из советской эпохи — вошло в 90-ые годы, поэтому не следует удивляться ни «прихватизации», ни распространенному желанию отнять собственность у разбогатевших, ни повсеместной криминализации. Явления эти так масштабны и бьют в глаза потому, что на традиционный, никогда не угасавший пракультурный синдром присвоения наложилась культурно-нравственная катастрофа русского 20-го века...

Страсть к присвоению — любым путем! — нынче заразила все слои общества. Знаменитый, сейчас вновь популярный, шариковский лозунг «отнять и поделить», на наш взгляд, только прикрытие той самой страсти, и если появляется возможность действительно отнять, то отнятое отнюдь не делят, а хватает каждый, сколько унесет («по-честному» делят разве что в преступных группировках). Как было подчеркнуто, наиболее эффективный, апробированный историей, способ пресечения захватнической наклонности — ограждение собственности, в наших условиях в первую голову — частной, от любых посягательств. При этом, придется отказаться от скороспелых иллюзий — это задача не на одно десятилетие...

См. также:

• Рубрикатор тем «Гуманитарного синтеза»