Женщина — естественный враг культуры. В построении культур, в истории культур огромную, а может быть, решающую роль играет борьба за власть между полами. При этом устроителем культуры («культурным героем» по терминологии мифологов) по преимуществу был мужчина, женщина же сопротивлялась этому, а в лучшем случае, занималась второстепенными деталями. Почему так? — да потому, что женщина прирожденно «сильнее» мужчины и в естественных, внекультурных условиях женщине проще всего проявить свою «силу». Эта «сила» заключается, конечно, не в мускулатуре, а в способности притягивать мужчину и подчинять его. Ну кто же из мужчин не замирал пред женской красотой, очарованием, магией... Чем конкретно объясняется такая способность — гипнотическим умением, специфическим воздействием на органы восприятия или какой-то исконно заданной физиологией, — мы не знаем.

В этой связи небезынтересен миф о совершенном человеке — андрогине — первоначальном бесполом или двуполом существе, рассеченном пополам с приданием каждой из половинок женского и мужского отличия; отсюда их взаимное стремление к слиянию, дабы восстановить прежнего совершенного человека. Этот греческий миф имеет, как известно, множество параллелей в других мифологиях (см. по этому поводу: М. Элиаде. Азиатская алхимия. М., 1998. Раздел 2). По мнению Элиаде мифологема восстановления присутствует в обрядах инициации, имела большое значение в алхимии и т. д. Давно было замечено, что следы мифа об андрогине есть в библейской истории о происхождении Евы из Адама. Обратим внимание на то, что «половинки» неравноценны, в том смысле, что обладают не просто разными возможностями и функциями, а противоположными, отчего то стремятся к гармонии, то каждая норовит подчинить себе другую. Так что миф о восстановлении, вероятно, отражает мечту о прекращении борьбы.

Извечное противостояние полов протекает с переменным успехом. При неразвитой культуре побеждает женщина, и гипотетический матриархат следовало бы отнести именно к такой стадии культурной истории. Связанных с опасениями перед женщиной мужских свидетельств противокультурной роли женщин предостаточно, особенно яркие примеры дают Библия и мифологии. Запрет на поедание плодов с древа познания (Библия. Книга Бытия), что является символом культуры, нарушает в первую очередь Ева, Адам же попросту следует ей, то есть подчиняется. А Ева, которая, по некоторым версиям, зачала Каина от змея, потом скорее всего змею и подчинилась. Это косвенно видно из преданий (языческих и христианских) о том, что справиться с драконом (змеем) может только девственница. Связь женщины с дьяволом многократно транслировалась в культуре, особенно христианской: женщине, более чем мужчине, свойственны колдовские чары, ведьм гораздо больше ведьмаков, неоднократно упоминаемы в религиозной литературе «богомерзкие бабенки», «злокозненные жены», «сосуды дьявольские» и т. п. Подозрения в отношении женского пола, возможно, сказались на обычае поставлять в священники только мужчин. Свойственное женщине разрушительное, в отношении культуры, начало отразилось на мифологии божеств — это страшные богини индуистского пантеона и особенно Кали, славянская Мокошь. Сюда можно присовокупить и греческую Гею — богиню земли: ведь именно она противостоит олимпийцам, рождая чудовищ вроде Пифона и Тифона, сторуких великанов, титанов.

Современная борьба женщин с культурой несомненно просматривается в феминизме (на ту же тему см. заметку «От секс-вождей к феминизму»). Вообще, тенденция к уравниванию антикультурна, а требующее абсолютного равенства полов феминистское движение приводит к самому радикальному подрыву устоявшихся культурных основ. Пропагандируемая неразличимость полов уже стимулировала однополые браки и ослабление воспитательной функции семьи. Новое самосознание женщин и их новая роль в социуме являются одним из факторов падения рождаемости. Самое же главное заключается в том, что противокультурная тенденция феминизма не затормаживается на равенстве, а идет гораздо дальше, — пытается возродить когда-то преодоленный матриархат с его сексуальной и прочей свободой для женщин и низведением мужской половины в положение лишь используемого средства, с полным разрушением устоявшейся тысячелетиями культуры вместе с цивилизацией.

Все это можно бы лучше понять, если удастся представить, каким был тот самый матриархат. Мы, разумеется, не претендуем на полную фактическую достоверность — сегодня это сделать невозможно, но некую картину «утопического» характера («идеальный тип» по Максу Веберу) попробуем набросать. Прежде всего, следует отметить, что матриархат как чуть ли не повсеместная и неизбежная «общественно-экономическая формация» является не более чем фикцией. Матриархат — это не определенная эпоха или стадия, а скорее всего успешные или безуспешные попытки, предпринимаемые испокон веков, и определенно в них только то, что направлены они на разрушение «мужской» культуры и сохранение или возвращение естественно-природного состояния. К слову: среди феминисток было поначалу много революционерок с коммунистическим уклоном — коммунисты тоже громили культуру, так как она «буржуазная». У коммунизма и анархизма — женское начало, в его первобытной ипостаси.

Итак, матриархат.

Женщина в центре человеческого бытия — она содержит жилище, рожает и выкармливает младенцев, готовит еду, блюдет запасы, поддерживает в очаге огонь. А что мужчины? — Они потребны женщине для оплодотворения, добычи, охраны, они пастухи и земледельцы. Иными словами, они служат женщине, они для нее средство ее выживания. Если есть божества, то первые места в пантеоне занимают женоподобные, с которыми общается хранящая очаг женщина. У греков это Гея, у индусов, видимо, Матри, у восточных славян нынче безымянные берегини и рожаницы, потом Мокошь. Перед мужскими божествами, которыми повелевают женские, поставлена одна задача: способствовать мужчинам в их занятиях. Но поскольку мужские божества «по определению» слабее женских, последние их контролируют; поэтому есть богини охотницы, воительницы и т. д.

Строго родовой жизни еще нет. Женщины отлавливают мужчин, подчиняя их и используя, — ибо они, женщины, от природы, как правило, наделены большей, нежели мужчины, способностью властвовать; непокорных, неспособных, неумелых мужчин убивают или изгоняют. Культура весьма примитивна, причем женщины не обужены культурными ограничениями и запретами, последние держат в рамках только мужчин.

Так рисуется нам «утопия» матриархата. Где-то она осуществлялась в полную силу, где-то половинчато, где-то только видится как почти неосознаваемый идеал, вечно лелеемый женщиной, и, как это ни странно, и мужчиной, приобретая у последнего зримые причудливые формы — в рыцарском поклонении прекрасной даме, в культе богинь, в мужском желании уняться, погружаясь в уютное тепло женского мира; а разве даже самые отчаянные бродяги, вроде Одиссея, Уленшпигеля и Пер Гюнта, в конце концов не обрели счастливого покоя под семейным кровом? Ибо, несмотря на всяческие прогрессы и новации, пракультура, даже ее самые подспудные слои, неизменно тянет в свое лоно куда-то умчавшееся человечество, так что «феминизм» и «коммунизм», пусть и в виде нелепых сновидений, всегда будут нас тревожить заманкой «вечного возвращения» (Ф. Ницше).

Есть множество свидетельств реальности матриархата, неважно какой реальности, натуральной или мечтательной. Доказательством женской власти являются самые древние женские божества, опекавшие женщин и вместе с тем определявшие судьбу, — это греческие прядущие Мойры, знающая будущее Гея, Фемида, Немезида, славянская Мокошь, не расстававшаяся с куделью, суденицы. А сказки! Принцессы, задающие загадки, царевна-несмеяна, ждущая того, кто ее «рассмешит», спящая царевна, почивающая в ожидании пробуждающего поцелуя, прелестная легенда о Клеопатре (см. «Египетские ночи» Пушкина) — все эти сюжеты говорят об одном — о когдатошней власти женщины улавливать и отбирать мужчин, пригодных прежде всего для зачатия. О том же говорят обычаи умыкания, захвата, выкупа невест: мужчина должен доказать свое право на женщину и заплатить за него — явный признак того, что такое право у него было не всегда. Между сказкой и былью уместно поместить легенды об амазонках, дающих арьергардные бои терпящего поражения матриархата.

Род в его завершенном виде, семью и брак установили мужчины. Вероятно, после длительной борьбы и культурных революций. Окончательные удары по самодержавию женщин нанесли экзогамия (право выбора жены из другого рода) и вошедшая в обычай постоянная беременность от подростковости до старости; в этой связи известную роль сыграл направленный против женщин запрет на противозачаточные средства и аборты, установленный в христианстве; немалую роль в низложении женщин, видимо, сыграли ритуальные коллективные изнасилования (в чтущей древние обычаи уголовной среде осуждается не столько «групповуха», сколько насильник-одиночка, покусившийся на девочку). У мужских нововведений первоначально была, видимо, одна функция: обуздать женщину, заставив ее ограничиться все меньшим и меньшим количеством подчиненных ей мужчин, а в конечном счете лишить женщину «права» отбора мужчин. Род, семья и брак последовательно становятся основой новой созидаемой культуры, «мужской» культуры. В какой-то роковой для женщины момент, в роду, семье и браке мужчина окончательно обретает господствующее положение. Как все это могло произойти? Тут возможны разные гипотезы. Предположим, например, что в жизни человеческих популяций наступал, и не раз, очень тяжелый период для выживания, когда мужские занятия — добыча пропитания, оборона и т. п. — оказывались на первом плане, и более того, — от лишних ртов старались избавляться (у этнографов есть факты). Тем самым возникала удобная для культурного переворота ситуация: правила жизни теперь мог диктовать мужчина, так как существование популяции зависело целиком от него. А вот другой вариант (не исключающий предыдущий). В условиях плотной заселенности, — в местах очень удобных для жизни, — возникает необходимость отделения и охранения территорий, а следовательно и разделения популяций на роды и племена. Такое разделение — наиболее естественный способ размежевания своих и чужих, способ, основанный на признаке кровного родства: люди, принадлежащие одной кровнородственной группе, в чем-то похожи (специальные маркировки своих в виде раскрасок, татуировок и т. п. должны были появиться позже). Но похожесть будет иметь место, если количество детопроизводящих мужчин невелико, в идеале это будет один мужчина. Так, наряду с матерью, взамен случайных производителей, появляется отец, становящийся со временем вождем племени или рода. Его право первого совокупления (в более позднем обычае — благословения) с любой женщиной, желающей обзавестись мужем, в том или ином виде бытует в течение тысячелетий (см. нашу заметку «Царь и народ»).

Наконец, возможна и такая причина свержения женовластия, как наступившее преимущество мужского интеллекта над женским. Мужской интеллект более интенсивно развивался в тот период, когда экономика перешла от собирательной стадии к производящей. Изобретение и изготовление орудий труда и изощренных боевых средств, а также строительство, земледелие, скотоводство — все это в основном легло на плечи мужчин и должно было способствовать совершенствованию интеллекта. Сравнительно меньшая развитость интеллекта у женщин обусловлена также и тем, что именно она воспитывает младенцев и малых детей, общаясь с ними на уровне детского понимания и тем самым отчасти уравниваясь с ними, что психологически неизбежно. Как только женщина лишается «права» отбора и смены мужчин, появляется род, затем семья и брак, и господином, рано или поздно, становится мужчина. Теперь он отбирает для себя женщин (обычай экзогамии), а его традиционные занятия приобретают в системе культурных ценностей приоритетное место. Меняется и пантеон божеств. Это хорошо видно в позднем славянском пантеоне: на первом месте уже Перун, а Мокошь на последнем. В греческом пантеоне на первом месте Зевс, хотя почитание Афины, Афродиты, Артемиды еще долго не угасает.

Подчинение женщин все более усиливается, для чего используется множество культурных ограничений и ухищрений. Это объясняется не только логикой развития самой культуры, но и опасением того, что женщина может выйти из повиновения — ведь она сильнее! Но сильнее в «естественной среде», поэтому нагнетаются «искусственные», сугубо культурные средства табуирования женского мира. Христианская культура, в сравнении с язычеством, оказывается в этом отношении еще более ригористичной. Возможно, что именно это послужило еще одним стимулом для женского бунта: сначала требования равенства, а затем и попытки взять заветную высоту — побороть мужчину, а ради этого «до основания» разрушить «старый мир»... Подозреваем, что социально-политическим революциям нередко предшествуют сексуальные, а уж в них-то женщина в авангарде.

См. также:

• Рубрикатор тем «Гуманитарного синтеза»