Первая страницаКарта сайта

Архетипы и пракультура. Пожалуй, все сколько-нибудь значительные попытки разгадать подоплеку крупных перемен в истории и в жизни отдельного человека сводятся к тому, чтобы вытащить «на свет разума» какие-то побуждения, искони присущие людям. Чаще всего видят в этом борьбу, агрессию, стремление к власти. Марксизм оказал огромное влияние на историю 20 века в силу того, что именно эти побуждения возвел в ранг высших моральных ценностей в социальной сфере. У Фрейда это половой синдром. Прибавляют еще инстинкт солидарности (Адлер и др.). Религиозно окрашенные концепции нередко основываются на противостоянии человека и дьявола или же человека и Бога. Есть немало попыток вообще вывести за скобки внутреннюю жизнь людей, возложив главную ответственность за историю на изменения в технике, экономике, культуре, в мире звезд, то есть в чем-то внешнем. Особый интерес представляют концепции, предметом которых являются феномены как бы в одно и то же время внешние и внутренние по отношению к человеку.

Центральное место в этой проблематике занимает «учение» Карла Г. Юнга с его гипотезой архетипов. Вот что он о них пишет: «...Бессознательное, как совокупность архетипов, является осадком всего, что было пережито человечеством, вплоть до его самых темных начал. Но не мертвым осадком, не брошенным полем развалин, а живой системой реакций и диспозиций, которая невидимым, а потому и более действенным образом определяет индивидуальную жизнь». Архетипы — это «формы проявления инстинктов». И еще: «...Архетипы — это, так сказать, скрытые в глубине фундаменты сознательной души, или — если употребить другое сравнение — ее корни, опущенные не просто в землю в узком смысле этого слова, но в мир в целом. Архетипы представляют собой системы установок, являющихся одновременно и образами и эмоциями. Они передаются по наследству вместе со структурой мозга, более того, они являются ее психическим аспектом». У Юнга есть и другие высказывания на эту тему, а его метод исследования обычно состоял в выявлении культурных реализаций одного и того же архетипа, носящего характер некой бессознательной «машины», генерирующей эти реализации. Вероятно, наибольшую популярность приобрели выявленные им архетипы семьи, матери, мужчины, женщины, младенца, а его описания этих архетипов, вернее множества их реализаций, стали своего рода классикой глубинной психологии. Наследие Юнга имеет непреходящее значение, как и сами открытые им архетипы. Архетипы, коллективное бессознательное, пракультура — это то, что в большой мере относится и к индивиду, и к «массе», является одновременно чем-то внутренним и внешним для людей.

После Юнга изучение рассматриваемой проблематики, на наш взгляд, только выиграет, если будет опираться не только на выдвинутые им общие представления об архетипах, как формах, которые структурируют самые разные содержательные образы. Нас, к примеру, заинтересовали установки, которые можно описать вполне содержательно, прослеживая их последовательное изменение в ходе истории. Такова, скажем, родовая установка считать свой род наилучшим — установка, которая затем преобразуется в стремление к превосходству. Кроме того совсем не обязательно ограничиваться тем кругом задач, которые занимали самого Юнга, следовать его методам и подходам, и, тем более, ориентироваться на психотерапию, каковая была его специальностью.

Мы не посягаем числиться в эпигонах великого швейцарца. Тем более, что его интересовали психология и психиатрия на стыке с культурой, нас же — пракультурные страсти и преобразующая их культура на стыке с историей. Нам, кстати говоря, с самого начала стало ясно, что эти «страсти», насколько мы о них в состоянии судить, не могут быть четко разнесены по ведомствам психологии, социологии, физиологии или как-то еще. Тут мы сталкиваемся с каким-то кипящих варевом, в коем чего только нет. Вытягивать из этого варева содержательные смыслы не так просто, но все же возможно, если во что бы то ни стало не стремиться к школярской классификации. В самом деле, к какой научной дисциплине относятся установки на иммунитет, превосходство, борьбу, свободу и т. п.?..

Впрочем, у нас есть немало пересечений с юнгианством, если говорить об области исследований, но, пожалуй, почти ничего общего, если обратиться к подходу, к так называемому дискурсу. Свою задачу мы видели в том, чтобы, опираясь на историю и заглядывая в человеческую природу, во-первых, проникнуть в «святая святых» пракультуры — ее исходные установки, отчасти постигаемые вчувствованием в первородные страсти, составляющие источник жизненной энергии; во-вторых, проследить, как культура образумливает, использует эти установки, как их принаряживает, шлифует и превращает в нечто инакое, несмотря на то, что они — эти установки — неизменно и тайно продолжают питать жизнь своей неиссякаемой энергией, иногда разудало расшвыривая ту самую культуру, которая пытается их удержать. При этом мы очень скоро поняли, что первая задача неразрешима в пределах рациональной науки, ибо о самих подспудных установках, о «последних (или первых?) началах» удается говорить только на языке смутных, интуитивных образов или подменять их чем-то уже вторичным. Но вторая задача более доступна и мы стараемся налегать именно на нее. В этом плане чрезвычайно любопытно анализировать эволюцию установок, между прочим, по-разному протекавшую в разных культурных ареалах, но везде — от идеалов и страстей родовых сообществ к современности.

См. также: