Отцы и дети

«Мы, товарищи, должны, как зеницу ока, беречь интернационализм, и особенно дружбу народов нашей страны. Национализм — наш внутренний враг номер один», — закончил Пересыпкин свое краткое выступление. Он говорил не по бумажке и гордился этим. И еще он был доволен, что вставил «зеницу ока», — это выражение употребил в одной из речей тов. Сталин. Пересыпкин не просто чтил тов. Сталина, а был, можно сказать, страстно влюблен в него. Настолько, что иногда сам как бы превращался, пусть и ненадолго, в обожаемого вождя. Это состояние он не мог бы изъяснить не только другим людям, но и самому себе. В такие минуты ему, безусому, казалось, что у него под носом густые, как на портретах, отеческие усы, такой же добрый, хотя и немного загадочный, взгляд, и что даже на нем надет известного покроя френч, вместо неизменных пиджака и галстука.

Таковое перевоплощение, впору бы сказать сталинизацию, он чаще всего испытывал засыпая — и слава богу, иначе бы его могли счесть за ненормального, а может, и похуже: мол, передразнивает Самого... Пересыпкин и в самом деле побаивался этой своей невольной способности, но, впрочем, зря, поскольку описанное превращение он только ощущал сам, а снаружи по-прежнему выглядел все тем же Пересыпкиным. И все же бывал один прокол: увлекаясь на партсобрании очередным выступлением и вставляя по неискоренимому автоматизму сталинские словечки, он вдруг, и не сразу замечая, начинал говорить с известным всему советскому народу акцентом, который уже давно стал лейблом великого вождя. Но что, как говорили древние, позволено Юпитеру, не позволено быку. Артистам, изображавшим отца народов, корявить речь разрешалось, но, однако, в меру, а уж какому-то Пересыпкину ни боже мой! И как-то перестали давать ему слово — от греха подальше... Но хватит о нем, тем более, что, как говорили те же древние, о мертвых хорошо или ничего.

У Пересыпкина вырос сын, понятное дело, тоже Пересыпкин. И все же — тот да не тот. Конечно, был он членом той же партии (другой-то и не было) и тоже не упускал высунуться с небольшой речугой или предложением, когда обстановка требовала. Времена, однако, были другие. И хуже всего то, что долго они не задерживались. Дошло до того, что Пересыпкин перестал поспевать за временем, а оттого стал понемногу остервеняться. Душу отводил, правду сказать, только в узком кругу, больше за столом. При Брежневе еще можно было настропалиться с нужными словечками, а дальше...

А дальше стало Пересыпкину ясно, что словами уже не подопрешься на работе, — так чтобы кое-что делать, а зарплата шла. Да и организация, где он не потея трудился, стала как будто не нужной. Пора было перерождаться, а во что — вот вопрос! Но, с другой стороны, нечего уж так драматизировать — имел Пересыпкин и образование, и в жизни разбирался, и глаза имел, и уши, а язык у него уж точно был без костей, как и у родителя, так что с нужной интонацией мог произнести то слово, которое в данный момент в данной среде было в моде.

Коротко говоря, подался он на фирму, одну, другую. Старался быть в пределах видимости начальства и начал даже вкалывать. Правда, чего-то ему не хватало: скорее всего готовности к сильному риску, — не хватало, как бы это сказать, расчетливого бесстрашия тех, кого назвали новыми русскими. Пересыпкин не был глуп и понял свой недостаток, но также понял, что ему не преодолеть себя. И тогда он стал заглядываться на тех, кто оказался во власти. Не на самом верху, но и не совсем внизу. Попробовал — туда, сюда, стало выходить. Даже карьера выстроилась. Так как секрет освоил, секрет, который в сущности был прост. Если сидишь на какой-то ступеньке, то над тобою обязательно тоже есть ступенька и не одна. То есть перспектива всегда имеется, надо только чтобы тебя самого считали перспективным. А для этого гляди во все глаза на того, кто над тобой, уши разведи пошире, все прочие чувства обостри, лучше ежели и портрет повесишь, — иными словами, воспринимай и пропитывайся. Речь не о подхалимстве, лизоблюдстве и других нравственных пороках, — а лишь об одном: воспринимай и пропитывайся! Разумеется, секрет этот годится не для всякого. А для Пересыпкина он стал, без преувеличения, волшебным средством: скок-скок на ступеньку, бывало и через две, только не суетись, не торопыжничай. А все потому, что воспринял он в генах от отца великий дар перевоплощения, не нужно специально настраиваться, — только разуй глаза и уши, и само в тебя потечет, как в пустое чрево — и зачнет того, кто над тобою! Так что, как передвинут очередного начальничка повыше или еще куда, так и ты окажешься на его месте... Не верите? А вы поглядите сейчас на Пересыпкина — живое подтверждение наших слов. Поглядите, поглядите, коли нужно, голову задерите, бинокль надрючьте...