Терпеливое кладбище

Известно, что западный человек приспосабливает мир под себя, а русский массовый человек приспосабливается к тому, что есть. Меняет же что-то из крайней нужды или чтобы звону напустить. Поэтому и социализмы у них и у нас разные, и головы разные, и жизнь и смерть разные. И хотя это всем известно, но вслух о том говорить не принято. Оттого вечное вранье. Оттого дутые прожекты. Оттого и т. д. Однако нам не удастся всерьез поднять эту тему. Тогда к чему эта преамбула? — да так уж...

Без малого сто лет назад, в начале Первой мировой, на пожертвования казны, богатых и знатных людей на тогдашней столичной окраине был куплен изряднейший земельный участок под захоронение воинов, умерших от ран в городских госпиталях.Улов был большущий — с каждым годом кладбище наливалось покойницкой силой. Вскоре церковь сложили, во имя Преображения Господня. Предполагали военный музей открыть. Ставили памятники и тем, кто сгинул на далеких фронтах.

Война беспобедно закончилась и началась другая, междусобойная. У кирпичной стены недостроенного музея большевики теперь расстреливали остатки благородного сословия. Удобно это было: убили и тут же закопали, и особых следов нет — кладбище и кладбище. Наверное, печально это было для тех, кого раньше упокоили — под крестами и с почестями, как полагается. Но приняли те покойнички новое пополнение, потеснились. А куда денешься, да и давно сказано: мертвые сраму не имут.

Потом вроде бы тоже подзахоранивали, но кладбище выглядело уже бесхозным. Тем паче что надгробные плиты растаскивали, кресты обламывали, церковь разобрали. Так что лет через двадцать пять остался от кладбища единственный камень, на котором было выбито «Жертве империалистической войны». Обидно это было покойничкам, но что им было делать... А тут началась застройка всего этого района. Заскрежетали экскаваторы, затрещали мертвецкие косточки, утрамбовали их под фундаментами новостроек, и вселили в них сначала людей полезных советской власти, а потом прочих. На оставшейся территории образовалось нечто среднее между парком и сквером, появились детские площадки, по дорожкам ходят молодые мамаши, переговариваются и на детишек покрикивают, и собачникам раздолье — есть где выгуливать четвероногих членов семейств. Жители — те, что еще живы, довольны, а те — неживые — опять смирились, приноровились к детскому гомону, к собачьим разборкам и естественным отправлениям, не ворошат их скелетики, ну и ладно.

Но вот настали новые времена: свобода, неравенство, б...ство. И все же, нет худа без добра: вспомнили, что Первая мировая хоть и была империалистическая, но люди-то на ней мерли обычные, никакие не империалисты, однако и подвиги были и успехи, правда украденные большевиками, с их Брестским миром. Сначала на бывших кладбищенских аллеях зашагало и замитинговало столичное казачество. Сбежался народ, впервые увидел такое: белогвардейские стяги, формы старинные, «любо» кричат. Камни памятные возлегли, кресты из швеллеров воздвиглись, затейливая часовня выросла. Получается, что соединили мировую войну с гражданской. А раз так, то и красных не худо помянуть. Правда, неясно, за какую-такую независимость Родины они-то боролись с белыми. Впрочем, народ наш, в массе своей, не любит копаться в истории — все равно вся она наша. Да и красиво: столпы да стела от столичной власти. А то, что камень оказался крошивистый, так известно, что только золото не ржавеет. Часть сквера нарекли мемориальной зоной и забором обнесли, но ни детей, ни собак не изгнали — и на том от жителей (тех, что еще живы) спасибо. А что же те — неживые? Естественно, полегчало им, когда про них вспомнили, и то, что присовокупили к ним совсем других, не нанесло местным покойничкам обиды, ведь у них, то есть там, где «нет ни болезни, ни печали», принципиальных разделений и споров, кажется, не бывает.

Тут бы и остановиться, так нет же: снова инициатива. Замысел грандиозный: весь парк, то бишь бывшее кладбище превратить в сплошной мемориал. Торопливо все обнесли новым забором, с калитками (уж не будут ли пускать по билетам?). Столпы, стелы, монументы, памятные камни... Ходят слухи, что задумано отразить и жертвы татаро-монгольского ига, а возможно, набегов тевтонских рыцарей, хазарских иудеев, а также поляков, французов и японцев. Опять экскаваторы, краны, самосвалы, бульдозеры. Жители (живые) с патриотическим восторгом и некоторым ужасом взирают на происходящее, ибо, что еще задумано и на сколько лет рассчитано, и что ожидает детей и собак, совершенно неизвестно.

Ну, а те что неживые, — что про них сказать? Несомненно, взволнованы, так как опасаются очередного членовредительства над костными останками, а главное, в недоумении: ведь это все же их кладбище, да, разоренное, бывшее, но их, и уж если восстанавливать справедливость, то не вообще, не «о всех и за вся», а все же как-то конкретно — ведь и фамилии, а у иных и имена захороненных известны. А тут еще напасть: когда-то советская власть соорудила на кладбище кинотеатр, так нынче отдали его под ночную дискотеку. Гремит она, дискотека, на всю округу — живые попривыкли к шумам, а каково неживым? Впрочем, за свою загробную жизнь они много чего претерпели. Так что можно выразить твердую уверенность, что и ныне претерпят. Потому как русский человек, — что здесь, что там, — так устроен, что... Но не будем повторяться, ибо как известно, краткость — сестра таланта.