Первая страницаКарта сайта

С праздником вас, дорогие сограждане!

Раков, человек одинокий, малоденежный, пожилой, обстоятельный, изрядно начитанный и очень неглупый, не мог понять, что происходит: в нем ли что-то исказилось или в окружающем. Началось с того, что он напрасно силился вспомнить, когда и по какому случаю обменял свое скромное, ухоженное жилье на множество полупустых ободранных комнат в недостроенном или разрушающемся доме, где жили еще какие-то люди, то ли в тех же комнатах, то ли отдельно. Или его выселили? — он слышал, что теперь бедных отделяют от богатых — чтоб не искрило... Далее обнаружилось, что он или кто-то нанял маляров для ремонта, но работяги вели себя странно: перепрыгивая со стремянки на стремянку, они хохотали, мазали друг дружку кистями и пели разудалые песни. «Черт-те что! Совсем разболтался пролетариат с этой демократией», — возмутился Раков и норовил их унять, однако они его как будто не замечали. Потом он вышел на улицу. Стоял погожий солнечный день, но солнца почему-то не было. Улица выглядела как чужая, и вместе с тем вроде бы знакомая — некая усредненная улица, где и самые разные дома как члены одной семьи. На стенах и на столбах Ракову подмаргивали рекламные бабенки, куда-то зазывали, на что-то намекали и соблазняли. В блестящих витринах по-дурацки изгибались босые манекены, держа мертвыми пальцами цветные плакатики: «С праздником вас, дорогие сограждане!» Впрочем, нельзя сказать, чтобы это привлекло внимание Ракова, так как он видел то же самое каждый день — поздравительные плакатики торчали весь год, неизвестно по поводу какого праздника. Но когда Раков огляделся, его поразило немыслимое скопление народа, снующего по всем направлениям и в престранных нарядах. «Ну и мода теперь пошла», — ухмыльнулся он с нездоровым любопытством: женщины и мужчины до шеи были плотно обтянуты цветными материями, а известные половые признаки пестрели нарисованные на нужных местах — красные, черные, зеленые — по контрасту с тканью. Ни с того, ни с сего Ракову почудилось, что он голый, и он, кажется, покраснел... Люди смеялись, кричали, пританцовывали. Удивительно то, что многих из них Раков где-то раньше видел — вспомнил: перед ним мелькали грубоватые копии певцов и певиц, которые ежевечерне прыгают, горланят и воют по телеку. Ракову они не нравились, поскольку человек он был старомодный и все эти певцы и певицы, даже именитые, виделись и слышались ему на одно лицо, словно китайцы.

Ему хотелось спросить, в честь чего такая неслыханная гулянка, но все куда-то спешили. «Вот у него спрошу» — рядом с Раковым возник испуганно озиравшийся неважно одетый старикан. Но старикан глядел мимо него и ничего не ответив, тут же сгинул. «Я и его где-то видел... где же? Ах ты, господи, да ведь это сосед с первого этажа! Но ведь он как будто умер...» Тут Раков почувствовал, что его прихватил и куда-то понес людской поток. Через мгновение он очутился в огромном зале со стульями и сценой. «Кино или театр...» На сцену вбежал мужчина, все вскочили, радостно зашумели, а мужчина стал что-то громко декламировать. Раков всмотрелся в него и обмер: к причинному месту было приделано «то самое»... Не успел Раков опомниться, как внезапно на сцену ворвалась миловидная девица, быстро оторвала «то самое» и буквально полетела над рядами. «Украли, украли», — завопил мужчина и захохотал. Поднялся дикий вопль, публика клокотала от нетерпения, подпрыгивала и старалась вырвать у девицы «то самое», а лицо миловидной девицы вдруг исказилось, она «то самое» стала рвать на кусочки и бросать в ревущую толпу. «Наверное фокус какой-то. Иллюзия», — спокойно подумал он. Но тут девица с уже совершенно злобным потемневшим лицом, уставясь на Ракова зверскими глазищами, закружилась над ним и он в ужасе бросился вон. «Скорее, скорее — в церковь, там меня не настигнут», — пронеслось в голове, и тут же он в самом деле увидел церковь — белостенную, с голубыми куполами и, кажется, с крестом. Шла служба и Раков чинно замер. Хор благоговейно тянул церковные распевы, душа Ракова наполнилась безмятежностью... Однако что же это: изо всех углов и сверху, с нелепыми интонациями, глумливо коверкая священнические молитвы, загремел чей-то голос. Ни с того, ни с сего он начинал истошно вопить и вдобавок нести какую-то ахинею (Раков разбирал только отдельные слова): «...помилу-у-у... эх еще раз... еще рраз... спаси-и-и... винтовочки, винтовочки... о, дездемона... тварь распутная...» и тому подобное. Раков смекнул, что глумливый голос выползал из отовсюду понатыканных репродукторов, а на амвоне он приметил попика, чуть не заглотнувшего черную шишку микрофона. Внезапно рядом с ним воскликнули: «Петел, петел трижды пропел, петел пропе-ел...» — и все, давя друг дружку и падая, бросились наутек, — кто в двери, кто в окна. Кое-как выбрался и Раков, а вслед за тем неожиданно очнулся в сумеречном лесу: высоченные ели, лиственницы, сосны. И сразу, откуда ни возьмись, засуетилось множество радостно лопочущих коренастых карликов, с топорами да пилами — и давай, рубить, пилить... Затрещали деревья, застонали. Падают стволы, кружатся тысячи листьев, гудит лес: ох, ах, ох, ах! И увидел Раков, что не деревья то, а люди — люди в виде деревьев, и кровь разного цвета из людей-деревьев вытекает, землю заливает...

Наконец Раков проснулся. Вероятно, от собственного крика, а может, от петард, нынче любимой забавы взрослых и детей. За окном стояла ночь.