Люди и животные. Жертвоприношения

Есть духи свободные, истинно свободные, то есть такие, что вселяются в вещественные субстанции исключительно по своей воле. Наверное, эти духи очень трудно завлечь, чем-то соблазнить. Есть духи, которые так сильно тяготеют к веществу, и это влечение настолько сковывает их волю, что заполучить или залучить их вполне возможно.

Способностью завлекать и соблазнять духов обладают более всего живые существа, живость которых основана на духовных элементах. Именно этим — одухотворенностью в разной мере — живые существа отличаются от чисто вещественной субстанции, если и одухотворенной, то в ничтожной степени.

Гоминиды стали превращаться в людей, когда их избрали свободные духи. Главнейшей характеристикой человека является соотношение в нем свободных и несвободных духов. Животные, скорее всего, живут благодаря несвободным духам.

Попробуем воспроизвести «логику» гоминид, становящихся людьми. По этому поводу археология предлагает крайне скудные данные. Но зато «пережитков» той эпохи более чем достаточно.

Людей всегда мучили люди, и убивали, убивали: за пре(пере)ступления законов, обычаев, нравов, за чужесть, даже за чудачество и убогость (как же всегда ненавидели и чурались слепых, безногих, безруких, уродов!). Среди животных одного вида взаимоистребление очень редко — так что у людей это обусловлено не биологией.

Обживали леса, степи, где рыскали, по земле и в небе, хищники, разрывая и пожирая животных других видов, особливо молодняк, — нежномясых. Хищников признали хозяевами и, чтобы места их обитания стали «наследственной» собственностью людей, прежние хозяева должны были предстать их предками. Так не думали, за людей думала культура со своей собственной логикой, а более определенные слова и понятия придумали потом. Хозяева, все это зверье, отнюдь не желали сдаваться, поэтому надо было обезопаситься от них, поубавить их, а заодно попользоваться их мясом, тех же, что послабее, подчинить — «одомашнить». Но хозяев нельзя просто так истреблять, им надо и поклониться — ведь предки: истребляли, прося прощения и заклиная, ритуально приплясывая. И, верно, не совсем понимали, что пропитывались заимствованным звериным духом, — а это, может, было самое важное. Так истребление стало духоносным культурным обычаем, неизменно подкрепляемым вполне ощутимым прибавлением витальной энергии.

Предок не может почитаться таковым, ежели ему не следовать, не подражать. Но перво-наперво его надо убить, ибо только тогда его хозяйский дух перейдет в потомка. Если предок помрет естественной смертью, его дух уйдет незнамо куда, а если убить, дух перейдет к убийце, ибо духи тяготеют к более сильным, и еще потому, что дух должен перейти от живого к живому, а в мгновение убийства убиваемый еще живой. Дух перейдет к убийце, — но кто он, убийца? Конкретный человек, «индивид»? Никак нет — это родовой или племенной человек, потому что и убиваемый зверь существо родовое, видовое.

Да, так в чем же подражать? — тут и гадать нечего: хищник разрывал и пожирал, значит и нам, людям, его потомкам, положено так делать, и, следуя ему, разрывать и пожирать молодых особей. Но у людей это будет не просто пожиранием, — у людей это станет культурной нормой — станет жертвоприношением. Позже прибегали, однако, к хитрости: жертвовали недоделанными, порченными. Хитрецов осуждали — Библия требует: жертва обязана быть «без порока» (Библия, Левит 9, 2).

В жертву приносили животных, птиц, добрались и до растений. Плоды в этой роли появились не сразу, так как плод созревает на исходе, — поэтому более предпочтительны почки и цветы (вот он, обычай класть цветы на могилы и дарить: дар — это жертва). Адам с Евой не должны были есть плоды с Древа познания, завещанного звериными предками, еще и потому, что плоды по указанной выше логике подражания лучше не есть.

С подражанием предку как будто справились, и убиение предка как следует обставили. Движение от собирательства к охоте и мясоеду — крутой поворот всей культуры. Охота — это не только добывание пищи, но и обычай, игра, победа: убивать, чтобы убивать, — дабы заполучить дух зверя. Полагали, что дух содержится в его плоти и крови. Заповедь не употреблять кровь животных, в Библии, ознаменовала новую эпоху разрыва связи с животными как предками, ибо истинный источник духа, податель души, он же и предок — Творец, Бог (про запреты на мясо тоже есть в Библии). Наверное, должно было пройти немало времени, прежде чем мифологема «животное-предок-хозяин» совсем ушла в бессознательные подвалы несобственного Я. Она, эта мифологема, потом еще очень долго будет выглядывать из тех подвалов, то в теории происхождения человека, то в деяниях маньяков.

Уход кровавой мифологемы имел последствия — свято место пусто не бывает: чтобы добывать дух, вошло в обычай убивать старых и детей. Состарившиеся ведь и в самом деле были предками, а исходящий из них дух вселялся в младенцев, где наливался новой витальной энергией. И когда роду, племени, местной общности, а то и целому народу нужно было подкрепить себя свежей духовной силой, убивали молодых, правда, желательно тех, кто еще не носит оружия (а уж девочек подавно). Авраам не сомневался в необходимости заколоть Исаака.

В разряд жертв теперь также попадали и погибшие в результате всевозможных бедствий. Так продолжают говорить и сейчас, и при этом выделяют детей — самые ценные жертвы.

С этим, конечно, хлопоты: отнимать детишек у матерей делалось все труднее. Но детоубийственному обычаю повезло: открылся более убедительный довод — это жертва богам, кстати говоря, часто рядящимся в звериный облик; божества одновременно свои и чужие и платят за жертву помощью роду-племени. Но еще более удачным доводом и поводом стали войны: беспорядочные схватки с членовредительством и смертоубийством лукавая культура превратила в благородную героику. Причину воевания можно всегда найти, а цель — жертвоприношение молодых — при этом всегда достигается, главное же, убивают и чужой молодняк — тут уж полное следование звериным предкам. Правда, нет худа без добра: хоть малюток стали щадить — чтобы молодняку пополнение было.

Жертвоприношение возглавило чуть ли не всякую мораль. Пожертвовать собою ради общего дела, за народ и страну, за вождя, ради верности идеалам или отщепить от своего прибытка в пользу нуждающихся, на общественные нужды и т. п. — разве не в этом многие люди видят свой долг, разве не это делает их героями. И попробуйте изъять из моральных прописей добродетель жертвенности — не устоит человечество ни в добре, ни в благородстве. Как тут не восславить культуру: подражание хищнику и кровавую логику она обернула людям на пользу, в конце концов превратив все это в добродетель. Однако так ли это? Оказывается, ничто не исчезает бесследно: за явные добродетели приходится платить скрытыми страстями.

Пракультурные страсти, даже в добродетельных людях затаившаяся в несобственном Я неистребимая и ждущая подходящего случая готовность к насилию и смертоубийству — над чем угодно: над природой, своими и чужими, — эта готовность сродни какому-то вечному проклятью. И все для того чтобы заполучить духов, — прибавить витальную силу. Рожденная в результате отвоевания людьми земного пространства, пракультурная мораль затем расползлась по многочисленным цепким пережиткам. Задрапированные в благопристойные правовые, религиозные, культурные, житейские наряды, эти пережитки скрывают подлинный корень общественных моралей: люди поклонились зверю и с этого началось активное присвоение духов. Вот он — первородный грех, о котором уже более двух тысячелетий заявляет Библия.

Жажда присвоения духов — вот что движет историей и человеком. И пока что ничто не в силах отвратить человека от пагубной жажды присвоения духов. Правдами и неправдами, подчинением и превосходством, оружием и обманом он не устает делать это, только все более изощряясь. А ведь духи и сами бы пришли к человеку, ежели бы он воззвал к ним в своей духовной нищете. Так иногда поступали благочестивые язычники и подлинные христиане, которым есть у Кого просить (помните Евангелие: «Блаженны нищие духом»). Но человечество, в массе своей, идет совсем другим путем...