Первая страницаКарта сайта

Петрарка. Сонеты на смерть Лауры

Пер. с итал. А. С. Муратовой

ССLXXII
La vita fugge, et non s’arresta una hora,
et la morte vien dietro a gran giornate,
et le cose presenti et le passate
mi dànno guerra, et le future anchora;

e ’l rimembrare et l’aspettar m’accora,
or quinci or quindi, sí che ’n veritate,
se non ch’i’ ò di me stesso pietate,
i’ sarei già di questi pensier fòra.

Tornami avanti, s’alcun dolce mai
ebbe ’l cor tristo; et poi da l’altra parte
veggio al mio navigar turbati i venti;

veggio fortuna in porto, et stanco omai
il mio nocchier, et rotte arbore et sarte,
e i lumi bei, che mirar soglio, spenti. 		Жизнь убывает каждое мгновенье,
и смерть за ней торопится вослед.
Мне в тягость всё: что есть, чего уж нет
и то, что будет; всё причастно тленью.

Мученье — ждать, и вспоминать — мученье.
И, признаюсь, в пучине стольких бед,
не будь я жалостью к себе согрет,
я уж давно бы прекратил боренье.

К своей стезе я обращаю взгляд.
И вижу: ветры смуту замесили,
и волны громоздятся, высоки...

Бушует буря. Паруса висят,
разбита мачта, кормчий обессилел
и не горят земные маяки.

CCLXXV
Occhi miei, oscurato è ’l nostro sole,
anzi è salito al Сielo, et ivi splende;
ivi il vedremo anchora, ivi n’attende,
et di nostro tardar forse li dole.

Orecchie mie, l’angeliche parole
sonano in parte, ove è chi meglio intende.
Pie’ miei, vostra ragion là non si stende
ov’è colei ch’esercitar vi sòle.

Dunque perché mi date questa guerra?
Già di perdere a voi cagion non fui
vederla, udirla, et ritrovarla in terra;

Morte biasmate; anzi laudate Lui
che lega et scioglie, e ’n un punto apre et serra,
e dopo ’l pianto sa far lieto altrui. 		Глаза мои, для нас померкнул солнца свет,
сокрылся в Небесах и там теперь сияет;
там свидимся опять, он там нас ожидает,
печалясь, может быть, что нас так долго нет.

В ушах моих угас звук ангельских бесед,
им внемлет Тот, кто смысл их лучше постигает.
И ног моих уже ничто не окрыляет
без той единственной, кому неслись вослед.

Зачем же плоть моя моей врагиней стала?
Причина в той, что мне до самого конца
и зрение, и слух, и поступь оживляла;

кляни за это Смерть. И возноси Творца,
в чьей власти рвать концы и связывать начала,
и слёзы осушать сиянием венца.

CCLXXVI
Poi, che la vista angelica, serena,
per súbita partenza, in gran dolore
lasciato à l’alma e ’n tenebroso horrore,
cerco parlando d’allentar mia pena.

Giusto duol certo a lamentar mi mena:
sassel chi n’è cagione, et sallo Amore,
ch’altro rimedio non avea ’l mio core
contra i fastidi, onde la vita è piena.

Questo un, Morte, m’à tolto la tua mano;
et tu che copri, et guardi, et ài or teco,
felice terra, quel bel viso humano,

me dove lasci, sconsolato et cieco,
poscia che ’l dolce et amoroso et piano
lume degli occhi miei non è piú meco? 		Теперь, когда тот образ ангельский и ясный
истаял и душе груз непомерной боли
оставил избывать в сей сумрачной юдоли,
я словом врачевать свои пытаюсь язвы.

Ту праведную боль стенаньем ежечасным
унять стремится всяк, кто у Любви в неволе;
иного средства нет у смертного, доколе
он бремена несёт своей судьбы злосчастной.

Ты, Смерть, украла ту, что ангелом казалась;
её теперь земля укрыла и лелеет,
счастливица. А я? Что в жизни мне осталось,

когда в моих глазах слепых уже не мреет
любовный, теплый свет, а лишь сквозит усталость
и безотрадный мрак всем существом владеет?

CCLXXVIII
Ne l’età sua piú bella et piú fiorita,
quando aver suol Amor in noi piú forza,
lasciando in terra la terrena scorza,
è l’aura mia vital da me partita,

et viva et bella et nuda al Ciel salita;
indi mi signoreggia, indi mi sforza.
Deh, perché me del mio mortal non scorza
l’ultimo dí, ch’è primo a l’altra vita?

Ché, come i miei pensier’ dietro a lei vanno,
cosí leve, expedita, et lieta l’alma
la segua, et io sia fuor di tanto affanno.

Ciò che s’indugia è proprio per mio damno,
per far me stesso a me piú grave salma.
Oh, che bel morir era, oggi, è terzo anno! 		В цветеньи вешнем жизни молодой,
когда Амур свою победу славит,
как мог я думать, что она оставит
земному праху облик свой земной,

взойдя на Небо чистою звездой?
Теперь она оттуда мною правит.
А я жду смерть, что мой конец объявит,
началом став реальности иной.

Затем, чтоб мыслям собственным вослед
моя душа за нею устремилась,
легка, светла, избавлена от бед.

Любое промедление мне вред.
Я лишь одно бы посчитал за милость:
не жить, не чувствовать трёх этих лет!

CCLXXXII
Alma felice, che sovente torni
a consolar le mie notti dolenti
con gli occhi tuoi, che Morte non à spenti,
ma sovra ’l mortal modo fatti adorni:

quanto gradisco che’ miei tristi giorni
a rallegrar de tua vista consenti!
Così comincio a ritrovar presenti
le tue bellezze a’ suoi usati soggiorni.

Là ’ve cantando andai di te molt’anni,
or, come vedi, vo di te piangendo:
di te piangendo, no, ma de’ miei danni.

Sol un riposo trovo in molti affanni,
che, quando torni, te conosco e ’ntendo
a l’andar, a la voce, al volto, a’ panni. 		Счастливый дух, как часто сходишь ты
в мои слепые, горестные ночи,
и Смерть твои не помрачает очи,
исполненные дивной красоты.

Ты проницаешь днéвной маяты
узилище — так капля камень точит,
и благодарный взор мой видеть хочет
и видит въяве милые черты.

Я воспевал их, я творил заклятья,
и вот теперь, ты видишь, слёзы лью:
не о тебе, а о своём проклятье,

которое лишь ты умеешь снять и,
едва являешься, тебя я узнаю
по голосу, лицу, походке, платью.

CCCXX
Sento l’aura mia anticha, e i dolci colli
veggio apparire, onde ’l bel lume nacque
che tenne gli occhi mei mentr’al Ciel piacque
bramosi et lieti, or li tèn tristi et molli.

O caduche speranze, o penser folli!
Vedove l’erbe, et torbide son l’acque,
et vòto et freddo ’l nido in ch’ella giacque,
nel qual io vivo, et morto giacer volli,

sperando alfin, da le soavi piante
et da’ belli occhi suoi, che ’l cor m’ànn’arso,
riposo alcun de le fatiche tante.

O’ servito a Signor crudele et scarso,
ch’arsi quanto ’l mio foco ebbi davante;
or vo piangendo il suo cenere sparso. 		О ветерок старинный, хóлмы, дали,
что Свет мой ясный некогда родили!
Мои глаза — так Небеса судили —
сияли им, а без него — рыдали.

Благие упования!.. Печали
согнули травы, воды замутили,
её приют ветрами остудили.
Я пел о нём, как о своём причале,

о вечном сне, о сладостном покое;
от глаз её, от слёз моих, от боли
моя душа пылающая слепла...

Увы, Господь нещедрою рукою
отмерил сладость, не жалея соли,
и мне осталась только горстка пепла.