Проблема одушевленности среды

А. С. Муратова

Отношения человека и среды — это и есть то, что называют культурой.

Сама среда — вещи, люди, природа, обстоятельства и условия жизни — это мир, а не культура. Человек же в своей сути — это жизнь, живое. Человеческая жизнь и мир в их взаимоотношениях — это культура.

В жизни есть боль, тоска, страдание, но это не сама жизнь, а ее болезнь, ограничение (страдание часто бывает оттого, что мы хотим преодолеть что-то, овладеть чем-то, что вне нашей власти).

Суть жизни вряд ли можно зафиксировать словом, понятием, но как-то обрисовать ее образно можно. Это — крылатость, вольность, освобожденность, радость, подъем, порыв, — вот подлинное проявление жизни. Все, что свободно, что дает нам ощущение свободы, радости, причастно к жизни. Таков воздух, вернее, ветер, в разных его видах — в нем видна свобода. Такова вода: плавая, мы почти не чувствуем тяжести, и сама вода, как стихия, строптива, вольна. Без воздуха и воды человек не может жить, и это еще одно основание, почему им естественно приписать жизненное начало. Но таково же и солнце с его теплом, дающим радость и жизненную силу растениям, животным и людям.

В жизни очень важна подвижность, способность движения.

Но движутся ветер, вода, солнце. С землей же все не так явно. Кажется, что в ней есть живое начало, которым и держится растительность, но оно сокрыто; на вид земля неподвижна. Вот эта таинственная двойственность сродни миру предков — они неподвижны, ибо умерли, но они дают жизнь потомкам. По древним представлениям, иной мир, куда идут предки, — это царство смерти, но одновременно и источник жизни (М. Волошин: «Мрак. Матерь. Смерть... Созвучное единство...» Видиома  А. Вознесенского -тьматьматьматьма). Земля связана с рождением и смертью. Видимо, отсюда и отношение к земле как к предкам, отождествление их (Мать Сыра Земля). В древности словом «земля» обозначали народ — это было одно и то же.

Отношение человека к земле, солнцу, воде, воздуху тоже задается культурой. Сюда входит не только использование их, но и ощущение их, понимание их значения, понимание их сути.

Такое понимание не исчерпывается естественно-научным их изучением. Последнее дополняет, но не исключает отношение к ним как к чему-то очень близкому нам, неотделимому от нас.

Человек, приверженный ценности перемен, нацелен на использование природы как средства для себя, а потому она для него неживая.

Важно наше отношение (не «головное», а внутреннее, душевное) к чему бы то ни было (а отношение и восприятие задается культурой!). Если человек погладил с любовью старинную чашечку, — она живая в каком-то смысле, потому что он отнесся к ней как к живой. Если человек бьет и гоняет кошку, — он относится к ней тоже как к живой: у него есть отношение к ней, только характер его иной, чем в предыдущем примере (вспомним, как маленький ребенок обиженно ударяет, к примеру, зашибившую его дверь). Вот когда человек совершенно холоден и равнодушен к чему-то (или кому-то), он тем самым «омертвляет» этот объект. Надо иметь в виду, что даже понятие «независимости» объекта от нашего восприятия тоже определяется культурой. Вне ее, «сам по себе» не существует ни природный, ни материальный объект — ничего. Из этого, впрочем, не следует, что вне нас ничего не существует, но мы об этом вне культуры ничего сказать не можем.

Современный человек не хочет, а в силу современных воззрений и не может признать за солнцем, воздухом и проч. тех черт, которые он считает сугубо человеческими. Он не может признать их исполненными жизнью или даже хотя бы отчасти одушевленными, живыми. На этом стоит акцентировать внимание, дабы увидеть связь между ценностями и отношением к миру.

Отказывая в одушевленности природным явлениям, человек в конце концов почти дошел до того, что отказывает в этом даже подобным себе людям. Все более расплывчатой становится грань между человеком и роботом. Самого человека описывают и объясняют часто именно как физико-химическое и электронное существо.

Такое отношение к природе и себе подобным, конечно, пока еще не захватило всех, но оно удобно тем людям, которые весь мир представляют как средство для своего самоутверждения и удовольствия (что так характерно для кочевника).

И наоборот, отношение к природе как к чему-то одушевленному было естественным элементом той культуры, которую мы назвали культурой старожила.

Одна из важнейших для человека характеристик живого — это борьба.

Человек знает, что такое борьба (в широком понимании) и по своему внутреннему миру, и во внешнем плане. Но такую же борьбу, часто более грандиозную и ужасную, человек может узреть в природе. Там он видит борьбу холода и тепла, ветров и растительности, сталкивающихся волн и многое другое. Как борьбу со стихиями человек ощущает свое столкновение с потоками воды, вихрями и т. п. Это видно хотя бы из принятого словоупотребления.

Живое существо — животное или человек, — как известно, любит играть.

Но ведь не случайно говорят: «лучи солнца играют на листве», «волны играют», «игривый ветерок» и т. п. С точки зрения литературы это метафора, но это способ выражения ощущения человеком подобного себе живого в природе. То есть и здесь мы видим нечто общее.

Вообще, человек ощущает, воспринимает природу, да, пожалуй, и почти все, что его окружает, через себя, через свою жизнь, а потому незаметно для себя относится ко всему как к живому. Все это для человека естественно.

Кризис, надлом в таком отношении наступает, когда подходят с позиций использователя, ища во всем пользу, выгоду. Чтобы оправдать себя, человек смотрит на окружающее как на неживое.

Одна из главных драм культуры перемен — как-то разрешить эту проблему человека и среды в духе если не любви, то хотя бы уважения.

Впервые очень остро эта проблема была осознана еще в начале 19 века. Вот, например, строки знаменитого поэта того времени Дж. Байрона: «Не есть ли горы, волны, небо — часть / Меня, моей души, и я — не часть ли их?». А вот известное стихотворение Ф. И. Тютчева: «Не то, что мните вы, природа: / Не слепок, не бездушный лик — / В ней есть душа, в ней есть свобода, / В ней есть любовь, в ней есть язык...»

Было бы крайне неосмотрительно видеть в указанном отношении какое-то нелепое суеверие, как это было свойственно многим ученым в 19 веке.

Черты живого не только в растительном мире, но и в таких природных объектах, как солнце, воздух, вода, земля ныне стали предметом рассмотрения в науке. Начало было положено кибернетикой, появившейся полвека назад. Еще ее основателями Винером и Эшби было показано, что целый ряд кажущихся совершенно неодушевленными природных явлений в некоторых своих закономерностях подобны живому. Оказалось, что с определенной точки зрения подобны живому и автоматические устройства. Развитие этой концепции и привело к созданию и бурному развитию компьютеров, роботов и т. п.

Здесь столкнулись две противоположные точки зрения. Для одних возможность заменить в чем-то человека компьютером и роботом служит доводом в пользу того, что область собственно живого в самом человеке не столь велика, как казалось (можно заменить автоматом). Для других — наоборот: компьютеры и роботы с их огромными человекоподобными возможностями являются свидетельством их близости живому.

Фундаментальным достижением кибернетики было открытие того, что есть явления и технические устройства, совершенно не похожие ни физически, ни внешне на людей и животных, и в то же время по своим функциям и поведению поразительно сходные с ними. Речь идет прежде всего о внешне наблюдаемых функциях. Прежде всего это относится к техническим устройствам и природным явлениям, где наблюдается способность к приспособлению к среде. Изучение этой проблемы ложится в основу анализа тех непривычных для нас форм живого, которые, возможно, существуют в космосе.

Относясь к природе как к чему-то одушевленному, древний старожил не обязательно приписывал ей сознание или внешние черты сходства с человеком. Еще в древности понимали, что есть разный характер одушевленности, разные ее степени, и, конечно, им не приходило в голову ставить знак равенства между деревом, рекой и человеком.