О двух видах витальной энергии. Поскольку нам придется говорить о пракультурных установках, хотелось бы разъяснить могущую возникнуть терминологическую путаницу. В психологии и социологии под установками обычно понимают определенный, хотя и не всегда ясно осознаваемый настрой (готовность, предрасположенность), влияющий на восприятие чего-либо и вызывающий соответствующие действия, иногда связанные со стремлением к цели или с ценностной ориентацией. При этом, как правило, установка интересует исследователя по преимуществу в качестве психического состояния. Мы же, в рамках нашей концепции пракультуры, вкладываем в понятие установки собственно культурное, более широкое содержание: это не столько психическое состояние, сколько тип психосоматической и социальной деятельности, оперирующей некими средствами и вещами, определенным образом ориентированной и приводящей к ощутимому результату. Например, установка на изоляцию сообщества реализуется рядом запретов на общение с другими сообществами, запретов на подражание им, на использование бытующих у них предметов и т. п. Кроме того, эта установка требует охранения своей земли, недопущения инаких, введения искусственных знаков отличия, обучения распознаванию своих и чужих, огорожения мест обитания, невмешательства в жизнь со стороны чужих. Заметим, к слову, что длительная изоляция атрофирует способность к усвоению нового и к улучшениям, и общество оказывается недееспособным перед «вызовами времени». В России проблема изоляции и открытости всегда была актуальной.

Установка на превосходство связана не только с априорной, обычно не анализируемой уверенностью в том, что «мы — лучше всех», но и с разветвленной системой мер, вырабатывающих и поддерживающих таковую уверенность. В частности, поощряются те виды деятельности, где данное сообщество как будто или на самом деле преуспевает (конкретные примеры читатель найдет без труда и сам). Установка на превосходство поддерживается установкой на изоляцию. Обе эти установки приходят в возбуждение, когда необходимо четкое различение «своих» и «чужих». В пракультуре в основе такого различения была пространственная близость: «свои» — рядом, «чужие» — далеко. Интересно, что в христианстве индикатор близости перевернут: «свои» — далеко, в раю, а, по словам Христа, «враги человеку — домашние его». Плодом обеих установок являются этические оценки, функционирующие в виде оценок конкретных ситуаций: скажем, если мы присвоим что-либо, это хорошо, а ежели присваивают наше — это плохо.

Установка на добывание пищи, а затем способы и ритуалы ее приготовления и потребления реализуются в собирательстве, земледелии, скотоводстве, охоте, рыболовстве, в обычаях застолья, в религиозной сфере, календарном распорядке жизни.

Пракультурные установки представляют собою первичные, направляющие поведение (умственное, эмоциональное, иногда физиологическое, физическое) элементы культуры. Это начальный, бывает, довольно грубый культурный механизм, активно работающий в особо тяжелых ситуациях и преобразующий всяческую энергию в особую, доступную для жизнедеятельности форму.

Когда культура «выходит из строя», пракультура становится своего рода аварийным выходом, поскольку в ней запечатлен экстремальный опыт выживания. И хотя, как всегда бывает в таких случаях, поднимается паника, бушуют страсти, пракультура все же, как правило, позволяет обществу не выпасть из исторического процесса, хотя общество и содрогается от смут, революций и т. п. Что же до самой пракультуры, то она от этих ужасов только выигрывает, освежая опыт выживания. Причины крушения культуры могут быть различными, в том числе и оскудение природных и других источников «сырой», еще не «окультуренной» энергии. Если же причины иные, то витальное напряжение при господстве пракультуры будет весьма велико в сравнении с энергетическим потенциалом обычного культурного существования. Поэтому пракультурные установки мы нередко называли страстями.

Человек (как и животные, растения), как известно, так устроен, что способен напрямую — из воздуха и энергетических полей — усваивать физическую, химическую и иную природную энергию, преобразуя ее в физиологическую и используя ее в жизнедеятельности. Однако эта энергия совершенно недостаточна для физиологического функционирования организма и тем более ее не хватает на требующие усилий его отношения с окружающей средой (экзотические практики не берем в расчет). Что же касается недостающей энергии, то она извлекается людьми в основном из пищи. Как уже говорилось, ее приготовление, отбор и добывание нужных ингредиентов — всегдашняя забота, оформляемая культурой в виде установок и средств добычи и приготовления. Это занимает большое место и в пракультуре, и в развитой культуре. Энергия из пищи по большей части преобразуется в физиологическую энергию. Не случайно у многих народов способы, обычаи и ритуалы добывания и приготовления пищи занимают центральное место в культуре.

Поскольку физиологическая энергия ограниченна, ее экономное, умелое расходование служит одним из критериев совершенства живого существа. У людей экономное расходование физиологической энергии, вообще ее расходование там, где это связано с отношениями в окружающей среде, регулируется в основном культурой. Эта регуляция осуществляется с помощью специфической энергии, которую мы бы назвали культурной. Она получается в «сыром» виде, будучи извлеченной из тех же внешних источников.

Культурную энергию, конечно, можно измерять калориями, ваттами, джоулями и т. д., но эти меры измерения не адекватны ее функциям. Количество культурной энергии, измеренное упомянутым способом, сравнительно очень невелико. Ее значение, ее сила определяется способностью эффективной передачи сигналов, знаков, смыслов, повелений и т. п. Культура, задающая «технологии» взаимодействия человека с миром, реализует их именно путем передачи сигналов, знаков и т. п. Культурная энергия избирательно возбуждает нервные центры, высвобождающие в определенных направлениях и квотах физиологическую энергию — в результате человек живет, творит, трудится и т. д.

Таким образом, можно сказать, что главная функция культурной энергии заключается в том, что она является носителем информации. Пракультурные установки, в общем, такие же «поставщики» культурной энергии, как и вся остальная, надстроенная над ними культура. Особенность же их состоит в характере посылаемых сигналов — весьма велики их императивность, апелляция к эмоционально-волевой сфере, повелительность, их сила влияния, проникающая в глубины подсознания. Оборонить человека от столь сильного воздействия, пригасить пракультурное действие может только надстроенная культура, делающая информацию более спокойной и осмысленной. Физиологическая и культурная энергии как минимум составляют то, что мы называем витальной энергией (заметим, что их нельзя суммировать, поскольку они качественно различны).

Почему же пракультура обладает такой мощной сигнальной силой? Дело в том, что пракультура, в отличие от культуры, непосредственно сталкивается с природными стихиями, вообще с внешними угрозами и источниками энергии — физической, химической, космической, мистической и пр.; во всяком случае пракультура гораздо ближе к ним, чем культура. Информативная энергия пракультуры несет следы природных стихий. Могущество, имморальность этих стихий, их собственная сущность отражается в том «информационном продукте», который создается пракультурой. Вероятно, это происходит оттого, что технически не оснащенный человек борется со стихиями, врагами, голодом и т. п., главным образом, путем своеобразного подражания тому, с кем (с чем) ему приходится бороться. К примеру, с голодом люди могли бороться прибегая к строгому пощению, что требовало интенсивного информационного повеления: вырабатывалась привычка к недоеданию, организм приспосабливался к такому состоянию и, кроме того, оно получало религиозную санкцию. На угрозу голода отвечали голоданием. На нападение врагов, хищников, стихий отвечают повышенной активностью, в том числе при поисках средств защиты. Со временем простейшие реакции пракультуры обогащаются и разворачиваются, превращаясь в фундамент культур. Природные стихии, как известно, тесно связаны с миром божеств, но мы здесь не будем затрагивать этот аспект.

Тут, конечно, еще слишком много неясного, даже таинственного, и мы вынуждены постоянно прибегать то к метафорическому, то к техноподобному языку. Про это хорошо умеют говорить поэты, соотносящие явления природы с состояниями людей. «Местопребывание» пракультуры, как, впрочем, и культуры, следует, видимо, искать где-то в области пересечения людей с остальным миром, в той системе, которую уместно назвать человекомиром, искать там, где различение «субъекта» и «объекта» не имеет смысла.

Таким образом, по нашему мнению, имеется по меньшей мере два типа преобразователей внешних энергий: те, что преобразуют их в физиологическую энергию и те, что преобразуют их в культурную. Надо сказать, что немало из того, о чем здесь говорилось, уже было предметом изучения. Достаточно назвать хотя бы В. Оствальда, Л. Уайта, Л. Н. Гумилева и Б. А. Успенского. Вильгельм Оствальд, вероятно, одним их первых выдвинул утверждение: прогресс в целом и любое разумное действие совершаются так, чтобы уменьшить энергетические потери, и главная задача культуры состоит в сбережении энергии (об «экономии мышления» примерно одновременно с ним писал Эрнст Мах). Лесли Элвин Уайт, один из провозвестников культурологического подхода, считал, что главной функцией культуры является добывание и эффективное использование энергии. Развитие культуры зависит от роста потребляемой энергии («закон Уайта»). Честь открытия энергетической обусловленности этногенеза принадлежит Льву Николаевичу Гумилеву. Наконец, Борис Андреевич Успенский выдвинул положение, согласно которому «культура предстает как язык», причем «язык — это не только система коммуникации между людьми, это вообще система коммуникации между человеком и окружающей (внеположной ему) действительностью»; или вот: «культура в широком семиотическом смысле понимается как система отношений, устанавливаемых между человеком и миром. Эта система регламентирует поведение человека; она определяет то, как ему надлежит действовать в тех или иных ситуациях...» (цитаты взяты из «Избр. трудов». Т. 1. М., 1994. С. 6).

См. также:

• Рубрикатор тем «Гуманитарного синтеза»