О пракультурной способности к отождествлению. Указанная способность, вероятно, самое фундаментальное, первоосновное стремление и умение, свойственное человеку, а возможно, и всем живым существам. Даже такие, вполне самостоятельные и мощные пракультурные установки, как превосходство и обособление, жертвенность, накопление богатств, свобода, подражание, так или иначе связаны со способностью отождествления. На этой же способности базируются психосоматические механизмы ощущения, чувства, понимания, вживания, идентификации (к которой ошибочно иногда сводят отождествление).

Когда говорят, что в психике человека отражается окружающий мир, то взаимосвязь человека и мира представляется чем-то поверхностным, формальным, не сущностным, так как подоплекой подобного рода высказываний является убеждение в принципиальной оторванности человека от мира, пожалуй даже, убеждение в их исконной враждебности. В рамках этой концепции человек, в идеале, мыслится исключительно как покоритель природы, преобразователь социума, борец, титан и т. п. И когда нам при этом еще говорят, что подлинное познание мира не заканчивается его отражением, а происходит в процессе практической деятельности, то есть в процессе практического освоения мира, то проблема соотнесения человека и мира, в том числе его познания, от этого не проясняется, а просто уплощается, так как на поверхность выходят такие, в данном случае посторонние, вещи, как техника, технология, экономика, социальное действие и т. п. Тем не менее отечественные психологи до сих пор под таким углом зрения изучают взаимосвязь мира и человека, не постигая ее настоящего содержания, заключенного в способности к отождествлению. Именно так: упомянутая взаимосвязь опирается на способность к отождествлению, а отнюдь не сводится к отражению мира в психике и к его преобразованиям.

Отождествление с чем-то или с кем-то означает, что человек ведет себя, думает и чувствует так, как будто это что-то или кто-то есть он сам, как будто это составляет его самость. Какие процессы, физиологические и психические, обеспечивают отождествление, мы можем только догадываться. Оно совершается скорее всего бессознательно и осознается, если вообще осознается, позже, когда уже совершилось. В первую очередь бросается в глаза, что человек отождествляет себя со своими мыслями, чувствами, ощущениями, со своим телом. В сферу самости, вернее в «собственное Я», попадает немало из того, с чем мы постоянно сталкиваемся, к чему привыкаем. Оно отождествляется с нами, не спрашивая позволения, и, когда наши привычки и предпочтения меняются, избавиться от прежних отождествлений не так-то просто. Строго говоря, это вообще невозможно: ставшие неприемлемыми прежние отождествления лишь вытесняются в область «несобственного Я», которое тоже нам принадлежит (о «собственном» и «несобственном» Я см. в статьях в разделе «Индивидуальность. Личность. Психика»). По мере возрастного развития, сфера самости, точнее, сфера отождествления с самостью, уловляет все больше элементов действительности — от погремушки и материнского присутствия в младенчестве до реалий, казалось бы совсем внешних, вроде ласковой синевы небесного простора и повседневной работы в зрелые годы. Человек способен отождествлять себя с другими людьми, бытовыми вещами, одеждой, с животными и растениями (вспомним про тотемизм), с деревьями, цветами, местом обитания, реками и горами, с умершими и божествами, с персонажами из книг, фильмов, живописи, с музыкальными инструментами и произведениями, с компьютерами, с теми предметами и материалами, которые он обрабатывает, изготовляет или использует.

Самое элементарное психосоматическое явление — ощущение, возникающее от действия чего-то находящегося за пределами нашего тела, уже содержит в себе отождествление нашего тела и психики с тем, что существует вне их и служит причиной ощущения. Когда мы что-то стараемся получше понять, вникнуть во что-то — в широком смысле, не только умом, — включаются механизмы отождествления. Одновременно с желанием постижения нами движет, пусть даже едва заметная, симпатия к предмету понимания. Чем меньше симпатия, тем упрощеннее понимание, тем больше в нем сугубо рационального и чисто утилитарного. Поэтому мы не в состоянии как следует понять существо того, что нас заведомо отталкивает от него. Понимание, отождествление, симпатия — это в какой-то мере единое явление.

Обособление и отождествление — две силы, равнодействующая которых определяет облик каждого социума. Обособление реализует прирожденную установку на изоляцию самости, а «объем» последней, как мы знаем, обусловлен энергией отождествления. Ежели бы отождествление не имело препятствий и его энергия была бы неограниченной, человек, как некая индивидуальная особность, перестал бы существовать и не отличал бы себя от окружающего, — благодаря стремлению к обособлению этого не происходит, так как указанное стремление ставит пределы отождествлению. Сочетание того и другого в каждом обществе создает самости разных видов и уровней: индивидуумы, семьи, социальные, географические, национальные, культурные объединения.

Та часть внешнего мира, с которой мы тесно отождествились, будучи чем-то внешним, одновременно является и внутренним, то есть частью нас самих. Чем меньше отождествление с чем-либо, тем больше по отношению к нам оно оказывается внешним. Вообще говоря, все на свете, весь мир, в той мере, в какой мы его ощущаем, воспринимаем, понимаем, в той или иной степени отождествляется с нашей самостью, а между теми элементами действительности, степень отождествления с которыми невелика, и элементами более отождествившимися как раз и пролегает граница между внешним и внутренним, граница, впрочем, весьма изломанная, прерывистая, смутная. Возможно, именно поэтому мы толком не знаем, что мы такое, и где кончается наша самость; отсюда же и вечные споры философов. Иммануил Кант полагал, что внешний мир как бы разделен на два уровня: один уровень — это то, что доступно нашим органам чувств, другой (ноуменальный), — что может быть только помыслено, да и то без малейших подробностей. Кантовский ноуменальный мир, «мир в себе» — это как раз то самое, с чем отождествление происходит в минимальной степени. Из-за неясности и спорности границы между внешним и внутренним, притом границы по-разному пролегающей у разных людей, наверное и было придумано чересчур простое решение сей проблемы: внутреннее — это, дескать, наши мысли, чувства и наше тело, все же остальное — внешнее. С таким решением, вероятно, согласятся многие современные люди, но люди прошлых времен согласятся далеко не все: не случайно же когда-то предполагали, что и мысли и чувства привносятся в нас, пусть и не полностью, какими-то иными существами, да и сейчас для немалого числа религиозных людей это так...

Ощущение превосходства и уверенность в нем проистекают из чувства власти над чем-либо (чувства, может быть, иллюзорного). Когда человек отождествляет себя с чем-то (кем-то), он тем самым подчиняется чему-то (кому-то), но, одновременно, подчиняет это себе, приобретает власть над отождествленным, ибо отождествляемое входит в его самость, принадлежит ей. Следовательно, мы бы никогда не испытывали превосходства, если бы не обладали способностью к отождествлению. То, с чем мы отождествляемся, подвластно нам, хотя и мы сами подвластны ему...

Свободу часто понимают, как расширение нашей самости, в чем состоит и жажда богатства. Но расширение самости всегда означает, что мы выходим за прежние пределы самих себя, отождествляясь с тем, что раньше было внешним для нас. И, как было отмечено выше, это означает также, что мы подчиняем себя бывшему внешним. Таким образом, свобода подобного рода и обогащение, обеспечивая превосходство, ставит нас в подчиненное положение к чему-то внешнему, принятому нашей самостью за свое.

См. также:

• Рубрикатор тем «Гуманитарного синтеза»