Четыре с половиной века российскому самодержавию: вопросы, гипотезы, факты. 14 декабря 1546 года митрополит Макарий в сопровождении бояр отправился в палаты к 17-летнему великому князю Иоанну Васильевичу (впоследствии царю Иоанну Четвертому), где юный князь объявил, что хочет жениться и взять в супруги не чужеземку, а русскую. Любопытна реакция почтенного собрания: «Митрополит и бояре, говорит летописец, заплакали от радости, видя, что государь так молод, а между тем ни с кем не советуется» (С. М. Соловьев. История... Кн. 3, т. 6, гл. 2). Далее Иоанн обратился с речью, в которой, ссылаясь на высококровных предков и сродников, сказал, что хочет исполнить некий «прародительский чин» и «на царство, на великое княжение сесть». А бояре снова обрадовались, — тому, что «великий князь с этих пор внутри и вне государства принял титул, который не решались принять ни отец, ни дед его, — титул царя» (С. М. Соловьев. Там же). Из слов Иоанна следует, что его желание продиктовано не просто его хотением, а необходимостью восстановить когда-то якобы существовавшую традицию обретения великим князем царского достоинства. Впрочем, это «якобы» вряд ли существовало для людей той эпохи, — потому что для них исполнение чина, особенно в древности, могло быть менее значимым в сравнении с чтимыми преданиями, а согласно им, венценосными были, как минимум, Владимир Киевский, сын его Ярослав и, конечно, Владимир Мономах, чья легендарная «шапка», подаренная греками, будучи водруженной на Божьего избранника, могла вполне заменить формальные ритуалы. К тому же чин венчания на царство, если и был доподлинно известен, то взят был у византийцев, — а где же она, эта Византия, ее давно уже нет. Внук Ивана Третьего прошел через этот чин, но вместо престола царского обрел застенок, и это показывает, что в ту эпоху русские не придавали решающего значения ритуальной стороне, тем паче если «чин» был новым.

К фактам мы еще будем возвращаться, а к тому, о чем говорилось, сразу напрашивается вопрос: отчего же так обрадовались бояре с митрополитом, всплакнули даже? Может, из угождения? А что если и в самом деле было это им по сердцу, ибо прозревали они такое укрепление власти, что и княжество Московское по праву вознесет над остальною Русью и им самим придаст более весу? И, может, было тут убеждение, что именно такой тип власти, власти абсолютной, непререкаемой, на самом верху, глубже всего отвечает именно русскому жизнеустройству, соответствуя и традиции, и великому предначертанию быть Московской земле единственной наследницей Второго Рима — Византии...

Коротко говоря, наша гипотеза состоит в том, что абсолютная власть действительно соответствует образу власти, укорененному в русской ментальности, культуре и пракультурной основе, и ее самодержавное возглавление органично дополняет и утверждает всю эту мифологему. И это относится к любому лицу, властвующему согласно признанному обычаю на любом месте. Неважно, отец ли это семейства, военачальник, князь, барин, офицер, чиновник, хозяин, полицейский и т. д. — власть этого лица, простираемая над кем-то, ежели она дана ему, неоспорима, употребляя точное русское слово, — самодержавна, в большом и малом.

Указанное отношение к власти, как известно, было довольно распространенным в мире, особенно в древности. Но где-то оно исчезло или приняло чисто символические формы, а где-то застряло на века. И вот что чрезвычайно важно: если начальствующий не имеет безграничной власти над теми, кто ниже его, кто под ним, то он уже не совсем начальник, уважение к нему, послушание ему будут уже с червоточинкой.

О том, что абсолютная власть царя на Руси представлялась естественной, свидетельствуют многочисленные утверждения разных особ, и не только в официальных ситуациях, — это было убеждение очень многих. И более того: устоялось мнение о том, что власть, коли она есть, может быть ограничена лишь в пространстве, ограничена объемом владения, но ни в чем ином. И если, скажем, помещик владел такими-то крестьянами, то владел не только их телом, но и душою. А то, что любой начальник, так сказать, самодержец в миниатюре, хотя гнездилось не в умах, а скорее под умами, и не воплощалось напрямую в законах, было тем не менее альфой и омегой российского бытия. И раз ты начальник, то на тебе отражаются блики нимба царского, а сам царь был эхом гласа Божия — «имиджмейкер» Петра Первого Феофан Прокопович называл его христом! В панегириках царя называли и «земным Богом». Не случайно же оскорбление офицера жестоко каралось, так как оно, как считалось, задевает честь и Его Величества (якобы только потому, что он тоже офицер). Используя современное словоупотребление, можно сказать, что русская культура, в ее пракультурных архетипических источниках применительно к власти базировалась на своего рода идеологической вертикали, ближе к небесам замыкаемой царем, а на земной горизонтали любым, кто был вправе приказывать. Эта вертикаль, конечно же, никогда не была подкреплена организационно, была пунктирной и кривоватой. Повторяем, что речь идет о феномене культурно-ментальном, с ноуменально-иррациональными корнями, и широта амбиций, нрав властвования у конкретного лица немало зависел от его характера, способностей, практичности. Так что каждый повелевающий правил по-своему, кто здраво и сберегая подопечных, а кто самодурствовал и обирал их. Все это, разумеется, изрядно менялось. Но кто, положа руку на сердце, станет говорить, что сие лишь старины преданье?..

О набросанной картине все же стоит сказать несколько слов. В Древней Руси полновластным хозяином, государем над служащими ему был боярин, над ним, примерно с 14 века, кое-где становится князь. Власть последнего с течением времени усиливается, но и среди Рюриковичей не все равны. Это результат действия мифологемы власти, мифологемы, которая требует, чтобы власть не имела препон. Исторический процесс таковой направленности должен был привести к царству, что и произошло. Но на Руси это был не просто царь, а самодержец, чего почти не знала Европа, даже в эпоху Римской империи. В Риме императору приходилось считаться с Сенатом. Европейским монархам нужно было до поры оглядываться на аристократию и на папский престол, а в более позднее время монарх не мог игнорировать и другие сословия, а также мнение церковных владык. К тому же, скажем, феодал был почти всевластен в своем феоде, но не потому, что следовал монаршему образцу, а благодаря традиции. Было скорее наоборот: власть королей и герцогов как бы наследовала власть феодала и нечасто покушалась на его прерогативы. На Руси царя-самодержца также вырастила существовавшая традиция боярской и княжеской власти, но цари последовательно эту традицию переиначивали: любой властвующий человек был наделен властью не столько благодаря родовитости и наследственному праву, сколько по царскому изволению, прямому или косвенному.

Самодержавие на Руси возникло из-за того, что самоусилению обсуждаемой мифологемы боярская аристократия противостоять не смогла, равно как и редкие вольные города. Роль боярства умалялась еще князьями, аналогию чему мы с трудом найдем в Европе. Боярство было ослаблено и разнородностью в национальном плане. Иван Четвертый добивал его опричниной, а затем, когда выросло дворянство, получавшее должности и земли от царя, реальное значение древней аристократии свелось к нулю.

Власть верховных правителей всегда была сакральной, во всяком случае ее всеми средствами старались такой представить. Необходимое условие сакральности — изрядная огражденность. Если властвующее лицо и снисходит к подвластным, то для раздачи благ и ради демонстрации своих отцовских или материнских чувств. Очень важна и духовно-душевная непосредственная связь между ними, обычно приуроченная к особенным обстоятельствам (праздникам и т. п.): какой безумный восторг среди подвластных вызывали подобные эпизоды, можно и сейчас прочувствовать, глядя на старые и новые ролики или читая об этом. Радио, а еще больше ТВ расширили палитру средств, с помощью которых правитель может выглядеть «недреманным оком»: всезнающим и всеправящим. Сам факт его частых показов говорит о его значительности и прочно внедряет его образ в зрительную память, превращая в двойника телезрителя. А поскольку «общение» с народом происходит через экран, то есть односторонне, огражденность правителя вполне соблюдена. ТВ позволяет идеально сочетать неслиянность и нераздельность правителя и массы. В России властвует тот, кто вписывается в народную мифологию. При единоличном правлении на первом плане должна быть сакральность персоны — и, в силу влечения русского нрава к предельности, крайности, — властитель обязан быть богоравным, сверхчеловеком. А ежели не так, его харизма, его величие тускнеет и совсем сходит на нет. Русский закон крайностей, закон «да — нет» требует, чтобы правитель, высокий вождь, глава государства был недоступен слабости, всевластен, непререкаем, он ни с кем не должен делить свою власть. Этот закон нарушали Николай Второй, Горбачев и Ельцин, из-за чего их постигла десакрализация.

Установка на «вертикаль самодержавства» — общая для большинства и одинаково присущая как власти, так и массе. Долговластие в России может опираться только на эту установку. Разумеется, вечных установок не бывает, а чтобы указанную установку удержать, приходится ее принаряжать в соответствии с «духом времени», который дует с Запада и имеет свои источники в самой России. Таковы выборы, декларирование демократических принципов, местное самоуправление и т. п. Принцип разделения властей впервые появился в России в результате реформ Александра Второго и в конце концов поспособствовал смене «царского режима». Большевики тут же отказались от этого принципа и единовластие в полном виде в конце 20-х годов было восстановлено. Потому что именно оно востребовано массой, традициями правления, нравами и культурой.

Немаловажную роль в идеологической легитимации «вертикали самодержавства» играет Русская православная церковь, в том числе пример ее собственного устройства. Даже коммунисты вынуждены были использовать ее для своих целей. Верующим до сих пор внушается идеал монархизма, который якобы только и соответствует христианству. О каком-то компетентном влиянии рядовых верующих и рядового духовенства на церковную политику говорить тоже не приходится. Это связано и с тем, что новый контингент духовенства, прихожан и «захожан» еще не самостоятелен в оценках и суждениях, не имеет представления о подлинной истории мирового христианства, склонен считать русское православие единственной истинной религией, и к тому же большинство этих людей свято верит в укорененную вертикаль.

Сегодня, как и в прежние времена, в России есть критики вождистского самодержавия, ритуальных выборов и слитности всех ветвей власти под единым началом. Создается, однако, впечатление, что далеко не все они понимают, насколько глубоко и охватно рассмотренная нами вертикаль пронизывает государство и общество и человеческие души. Не очень понимают, что правда в русской семантике это совсем не то, что есть, а то, что должно быть. Иррационально и эмоционально держась за вековечные устои и не позволяя себе глубоко задумываться по поводу их происхождения и сути, русское упование обращено в то же время в будущее. Однако, оно не может быть пустым, и тут всякая неясность вызывает раздражение, — отсюда пятилетки, планы, коммунистический идеал, бесконечные реформы, обещания славы и довольства. Но то, что должно быть, не поддается фактической проверке. Такая правда не нуждается в фактах, в рациональном практицизме, не воспринимает критику и т. п. Такой правде больше подходит мечта, сказка, красивые слова, туманные фантомы и заманки. Западный человек, в большинстве, человек практический. Русские, в большинстве, романтики. Впрочем, достаточно точной картины, — мы имеем в виду нынешнюю ситуацию в отношении пресловутой вертикали как массовой мифологемы, — никто толком не знает и неизвестно, как это выявить. Так что поневоле остается строить гипотезы, прибегая не столько к фактам, сколько к косвенным наблюдениям.

Последнее, о чем необходимо упомянуть, — это попытки научно осмыслить хотя бы некоторые из описанных явлений. О сакрализации на Руси царской власти и дуальных моделях в русской культуре есть прекрасные работы Б. А. Успенского в соавторстве с В. М. Живовым и Ю. М. Лотманом; бинарные оппозиции изучал Вяч. Вс. Иванов; русские особенности сакрализации были тщательно исследованы В. Н. Топоровым.

См. также:

• Рубрикатор тем «Гуманитарного синтеза»